Александр Забусов - Феникс

— А ежели ты тать какой?

— Не-е! Я человек мирный, только очень голодный.

Шаги приближались, а еще старческий неприятный голос чуть ли не стенал изнутри подворья:

— Во-во! Пусти, накорми, спать уложи! Ежели кажного так привечать, вскорости по миру с сумой пойдешь, Христа ради просить.

Калитка открылась. Жуть! Наверное, испугались друг дружку. Аж попятились назад. Каретников в своем прикиде на лешего похож был. Ясное дело в темноте при свете керосиновой лампы даже его лицо, для маскировки покрытое темными полосами, могло довести до инфаркта. Но это с одной стороны! С другой — проход через калитку загораживала ипостась натуральной Бабы-Яги. Разве что костяная нога к хозяйкиному внешнему виду не прилагалась.

— Т-ты хто?

Вопрос не праздный.

— Прохожий. Бабанька, мне б умыться, одежку снять. Потом сама увидишь, что на человека похож.

— По голосу вроде молодой. Ну… проходи. Коли не дюже испугалси. А то люди про меня всякое бают.

— Не до жира и испуга, мне б поесть, поспать. Могу деньгами за постой заплатить. А у людей язык без костей, вот и ляскают им почем зря.

— Проходи.

Как умывался, потом сидя за столом напихивался сдобренной маслом гречневой кашей, кусая ломоть домашнего хлеба, почитай, не помнил. Заснул…

Пробуждение было не легким. Как после похмелья. И то хозяйка разбудила, костяшкой пальца постучала прямо по лбу.

— Вставать пора, милай! Ежели так спать, судьбу свою проспишь. — Посетовала, жалостливо глядя в глаза постояльца: — Хто ж тебя так изнахратил?

Михаил встрепенулся. Действительно, что это он на чужой территории так разнежился, повел себя, как у тещи на блинах? Руки затекли. Попытался встать, да не тут-то было. Связан. Мало того, еще и к лавке примотан весь.

— Хи-хи-хи!

Бабкин смех, похожий на индюшачий клекот, окончательно привел в чувство. Запоздалая мысль клюнула заторможенное сознание.

«Подставился!»

— Лежи-лежи, болезный! С тобой и возиться не пришлось. Молодой, жисть не прочувствовал! С теми, что до тебя приходили, повозились знатно. Пока по лесу гоняли, пока на хутор выманили — сколь сил потратили. Ого-го! Подозрительные, понимаешь ли. Пришлось самой из общего котла щи, заправленные порошком, глотать. У самой голова болела. Ничего, для хорошего дела и пострадать можно. А когда за это дело еще и добрые деньги плачены, так и со всем усердием это деется. Хи-хи! Ладноть, разболталась однако. Вскорости за тобой приедут, свого помощника по хозяйству я уж чуть свет до лесного поста направила. Подельники-то твои где? Ждать или хутор минут? Жандармы волнуются, бегают, суетятся…

Все, что смог в сложившихся условиях, так это по-детски собрать остатки слюны в пересохшем рту и плюнуть бабке в глаза. Любопытная носатая харя, с горящими от непонятного вожделения глазами, практически склонилась над ним. Бабка резко отстранилась, но плевок все же достиг цели. Вытерлась рукавом, а потом неожиданно локтем нанесла удар Каретникову в солнечное сплетение. Не прикрыться, не отступить, не согнуться!

Пхык! — Извлек воздух вместе с болью из груди. В глазах заиграли радужные пятна.

— Ну, ты!..

Отдышался.

— Зачем тебе это нужно, старая?

— Зачем? — глаза злющие, рот кривится. — Зачем! Затем!..

Чуть ли не в осадок выпал, услыхав из уст старухи правильную речь, совершенно отличную от той, к которой привык.

— Вы мужа в восемнадцатом году расстреляли, все семейные ценности отобрали. Как ваша власть пришла, я даже не знаю, что с моими детьми случилось. Куда разъехались, где искать, живы ли? Ты думаешь, я немцев люблю? Нет! Но я вас больше их ненавижу. Крапивное семя! Все порушили. Ну, ничего! Теперь я при деле, вас, дураков, отлавливаю, тем и мщу. Тебя, телка глупого, жалко, совсем ведь молодой, почти и не жил ведь, нецелованный, поди! Рассказывай лучше, где остальные парашютисты хоронятся, а я словечко за тебя перед господином Хартманом замолвлю. Обещаю.

— Пошла ты!..

Хлесткий шлепок ладонью по щеке.

— Мразь большевицкая!

Отвернул лицо к бревенчатой стене. Похоже, кирдык, приплыли! Связан так умело, что ни рукой, ни ногой не повести.

— Ну-ну! Хотела помочь, потом не жалуйся…

Штайнмайер не первый раз прибыл в лесной хутор забирать неудачников, попавших в сети старой паучихи, как он сам прозвал Элизабет Карловну, давно находившуюся на службе у оберштурмфюрера Райнхарда Шольца. Дело это освоил, как по нотам знал, в какой последовательности, что делать. Начальник требовал, чтоб подследственных, к коим относились пойманные партизаны, диверсанты и просто скрывающиеся от всех на свете красноармейцы, в отдел СД привозить уже в «разогретом» виде, чтоб бандит сразу осознавал, куда он попал и что ему лучше сотрудничать со следствием. Причем не нужно задавать никаких вопросов, убеждать в чем-либо и тем более что-то обещать. Чисто физический нажим на психику, а дальше сопровождение в Бобринев. Следователь сам разберется, о чем спросить и что требовать. Поэтому… Пункт первый: у старухи с рук на руки принять бандита. Пункт второй: визуально оценить его. Третий — на короткое время дать очухаться от встречи с ребятами гауптшарфюрера, то есть его самого, бросив в предназначенный специально для работы с большевиком, крепкий, добротный сарай на хуторе. Последующие действия совсем просты — через час примерно внутрь сарая входят Ганс, Рихард и Гуго и физически обрабатывают его, ломая волю, заставляя понять, что выжить он, скорее всего, не сможет. Дальше грузят избитого в телегу и отвозят начальству. Если бандитов много, их для начала загоняют в подвал, ну а уж потом по одному прогоняют через процедуру первичного знакомства. Сам Штайнмайер руки не пачкал, его десять подчиненных вполне управлялись с таким раскладом.

Сопровождавший в хутор бабкин посыльный сам открыл ворота перед двумя телегами, привезшими отделение СД в лес. Навстречу из дома вышла старуха, кланяясь и улыбаясь Штайнмайеру. Спросил не здороваясь, как-то даже брезгуя встречей с этой женщиной, неопрятно одетой и страшной на внешность. Ведьма! Чисто ведьма!

— Где?

Ответила на отличном хохдойче, что не вязалось с внешним видом, но он уже привык:

— В доме, милостивый государь. Давно ожидаем.

— Один?

— Как есть один.

Распорядился:

— Ганс, Гуго, со мной в дом. Остальным можно пока отдохнуть с дороги.

Вошли. Пригляделся. Здорово же старуха скрутила парня, как на разделочном столе лежит. На вид крепкий, но что-то в нем ощущается… Н-да! Сразу не понять. Штайнмайер как-то видел людей, постоянно принимающих опий, вот этот на них похож.

— Чем вы его тут опоили? — спросил у сотрудницы.

Бабка почувствовала недовольство хоть и маленького, но все же начальства, сразу в отказ пошла: