Дмитрий Зурков - Последний рывок

И что в результате? Полное фиаско… Терещенко после двух первых дней, когда от успеха уже начинала упоённо кружиться голова, вдруг ощутил себя в роли шахматиста, каждый ход которого заранее просчитан противником. Идёт постепенное, но неуклонное выбивание наиболее важных фигур, а сам он находится под угрозой мата.

Кто же стоит за генералом?! Не может быть, чтобы тупой солдафон смог переиграть финансового гения и баловня фортуны! Кто?!..

Из квартиры на Миллионной пришлось уйти. Возвращаясь с небольшой прогулки, Михаил Иванович заметил, что все подходы к дому блокируются военными и жандармерией, и командуют этим процессом, скорее всего, господа из контрразведки, которые получили весьма широкие полномочия. И ему оставалось только надеяться, что они, эти полномочия, не распространятся на Марг и ребёнка.

Пришлось перебраться сначала к Мережковскому и Гиппиус, но после явно выражавшейся антипатии к «грубой физиологии речей вашего ужасного Керенского», — на последнюю запасную квартиру, хозяин которой, непризнанный, но с гигантскими амбициями поэт с уклоном в символизм, охотно пустил на постой месье Мишеля, «удивительно точно понимавшего потребности души мятежного пиита в стимулировании вдохновения», а посему щедро доставлявшего чистейший германский героин.

Там были припасены даже дрова и консервы, вполне достаточное количество, чтобы продержаться, пока неугомонный генерал не свернёт себе шею. Но эти надежды растаяли подобно маслу на сковороде. Петропавловская крепость, арсеналы, мосты, тюрьмы, банки, почта и телеграф были вмиг взяты под контроль келлеровцами, против демонстрантов бросили не сопливых деревенских Ванек, а спаянных железной дисциплиной фронтовиков, слезоточивый газ также оказался очень неприятным сюрпризом, рассеивающим сколь угодно агрессивную толпу практически без кровопролития. Помимо всего прочего в Петрограде оперативно распространялись прокламации, отпечатанные в типографиях предателя Сытина, адресованные как обывателям, так и восставшим. Причем симпатии горожан явно были на стороне келлеровцев, ибо там, куда ступала их нога, воцарялся порядок, а отпечатанные и развешенные на афишных тумбах фото неумолимого наказания душегубов в виде расстрела или повешения, с обязательным указанием даты, места и сути преступления, вызывали горячее одобрение у большей части населения…

Попытка покушения на великого князя Михаила с треском провалилась. В автомобиле регента погибли только его супруга графиня Брасова и ее семилетний сын Георгий.

«Идиоты! — продолжал вести беззвучный монолог Терещенко. — Павлины, любующиеся своим красноречием! И не могущие организовать вообще ничего! Теперь у Михаила устранена причина, лишающая его права на наследование трона, а желание отомстить за смерть жены и сына делает его вдвойне опасным и непредсказуемым!..»

Келлер подавлял уже последние очаги сопротивления, все пути бегства из Петрограда были блокированы. Слава богу, верный человек сумел предупредить, что и с этой квартиры надо убраться. И он, один из богатейших людей России, превратился в загнанного зверя, изгоя, пугающегося троих-четверых мальчишек с погонами юнкеров на плечах…

— Ну нет-с, господа, так просто меня не взять! — бормотал под нос Терещенко, приближаясь к заветной цели — зданию яхт-клуба, где его должен был ждать Николай Евгеньевич Фельтен. Имя этого неординарного человека, горячего поклонника яхт и не менее ярого приверженца Льва Толстого, с тысяча девятьсот седьмого по тысяча девятьсот девятый год часто появлялась на страницах либеральных газет.

Он прославился своими рейдами: летом — на яхте, а зимой — на буере в Финляндию, где печатались запрещённые в империи брошюры без сомнения великого писателя, но увы, на закате жизни возомнившего себя не менее великим политиком. Ему удалось сделать немало контрабандных рейсов, оставляя с носом пограничную стражу. Но в итоге Николай Евгеньевич всё же отсидел почти полгода в крепости и был выпущен под весьма внушительный залог в пять тысяч рублей, внесенный кем-то из его влиятельных покровителей, но с запретом покидать территорию Санкт-Петербургской и сопредельных губерний.

Естественно, что Фельтен сохранил неприязненное отношение к полиции, которое постепенно перенёс на государство в целом, и за это был весьма популярен в среде либеральной интеллигенции — писателей, артистов и прочей богемной публики. Именно здесь, уже после августа четырнадцатого, с ним и познакомился Терещенко. Взаимная любовь к парусам позволила им подружиться, а если учесть, что предусмотрительный миллионер выделил достаточно кругленькую сумму на строительство яхты и буера, вполне объяснимо, что у них сложились достаточно доверительные отношения…

Уже из здания яхт-клуба Михаилу Ивановичу удалось сделать короткий телефонный звонок доктору Хавкину и попросить прислать санитарный автомобиль. Именно в нём Терещенко и Фельтен, переодевшись в санитаров, сумели добраться до Стрельны. Расчёт на то, что санитарка с номерами военного ведомства не вызовет подозрений, вполне оправдался.

Именно там, в мастерских яхт-клуба, и находился заветный ледовый буер, носящий символичное имя «L’espoir» («Надежда»). Остаток ночи прошёл без происшествий. Сидя возле печки в буфетной, Михаил Иванович сумел ясно и доходчиво объяснить Фельтену, что он просто обязан спасти не столько самого Терещенко, но в его лице надежду на победу угнетённого народа над царским режимом. В его трактовке регент Михаил был фантасмагорической реинкарнацией Ивана Грозного, Петра I и Николая I одновременно, действия генерала Келлера — точной копией зверств карательного отряда генерала Меллер-Закомельского в тысяча девятьсот пятом. В общем, семена упали на подготовленную почву, и рано утром, тепло одетые, они уже сидели в буере, который его друзья — яхтсмены Стрельнинского парусного клуба — перетянули на лёд Финского залива.

— Ну-с, с Богом! Поехали!..

Буер, не спеша двинувшись, постепенно набирал ход. Паруса упруго натянулись и даже, казалось, слегка позванивали. Когда они отдалились от причала уже сотни на две шагов, там началась какая-то неразбериха, появились военные, и прозвучало несколько выстрелов.

— Опоздали, господа жандармы! — весело оскалившись, прокричал Фельтен. — Нас вам уже не достать!.. Скоро наберём узлов двадцать. Обедать, Мишель, будем уже в Великом княжестве Финляндском. Вот только отойдем подальше от берега — там лед покрепче, и понесёмся стрелой.

Терещенко с облегчением откинулся на спинку сиденья и, прикрыв глаза, предался прерванным размышлениям, сильный вымпельный ветер не позволял погрузиться в дрёму.