Александр Михайловский - Народ Великого духа

И вот тут события закрутились таким образом, какого не могли предполагать ни мы, ни немцы. Это напоминало какую-то фантасмагорию. Один из немцев вдруг испуганно крикнул: «Шайзе!», они все дернулись, хватаясь за оружие, и тут же отовсюду (как мне казалось, со всех сторон поляны) бегло загремели выстрелы. В основном стреляли из пистолетов, но несколько выстрелов было сделано явно из винтовок и даже, кажется, из дробовиков. По крайней мере, над моей головой с незабываемым визгом прошел сноп картечи, – он заставил стоявших надо мной двоих немцев заорать и схватиться за окровавленные лица, превратившиеся в сплошную размозженную кашу. Только что два этих ублюдка лыбились и реготали, утверждая преимущество своей германской расы – и вот они уже воют от боли и отчаяния, потому что штопать их рожи теперь не возьмется ни один хирург, я это утверждаю как специалист. И вообще не факт, что у каждого из них сохранилось хотя бы по одному глазу, а вытекший глаз – это уже не лечится. Впрочем, мучились немцы недолго. Не прошло и десяти-пятнадцати секунд, как неведомые стрелки милосердно пристрелили сначала одного, а потом другого.

Но первыми были убиты фельдфебель и споривший с ним унтер, после чего каждый немецкий солдат оказался предоставлен самому себе. Одну из овчарок пристрелили сразу – тоже, кажется, из дробовика. Вторая псина, здоровенный кобель, вырвавшись из уже мертвой руки проводника, бросилась куда-то в кусты на нападавших. Одно мгновение – и пес оказался ухвачен за глотку и вздернут в воздух мускулистой рукой крепыша в черно-зеленом маскировочном костюме; другой рукой этот человек пронзил собаку насквозь через сердце очень длинным ножом. Отбросив в сторону окровавленный труп животного, крепыш засмеялся – дерзко и торжествующе, как будто делал вызов врагам. Но к тому моменту принять это вызов было уже некому: все немцы были или мертвы или умирали. И только один из них был жив. Совсем молоденький, вроде нашего Мыколы, он, бросив оружие, задрал вверх руки и просил его не убивать; трясясь от ужаса, он скулил, что очень хочет жить… Ах ты ж падла… а мои товарищи, которых немецкие конвоиры пристреливали, когда они отставали от колонны пленных – они разве не хотели жить?! Жаль, но только решать судьбу этого конкретного немца предстояло совсем не мне.

Тем временем неизвестные, напавшие на немцев, бесшумно ступая, стали выходить на поляну из-за деревьев. И неудивительно, что наши преследователи до последнего момента не подозревали о нависшей над ними угрозе. В черно-зеленых камуфляжных костюмах без знаков различия, с лицами, раскрашенными полосами черной и зеленой краски, вооруженные пистолетами, винтовками и ружьями-дробовиками, эти бойцы производили странное впечатление, поскольку невозможно было не отметить, что повадки у них такие, каких я еще не видел на этой войне. Немцы думают про себя, что они самые лучшие солдаты… Но тут в лесу, у себя дома, ЭТИ гораздо страшнее и беспощаднее немцев – и данный факт представал перед нами со всей отчетливостью. С изумлением в какой-то момент я понял, что, за исключением мускулистого крепыша (который, оглядывая результат своего вмешательства, улыбался очень нехорошей улыбкой), остальные – это совсем молоденькие девушки… Даже под своей боевой раскраской они были красивы и милы, при этом в их внешности смутно угадывалось нечто экзотическое. Эти девушки не улыбались. Их губы были плотно сжаты, а глаза смотрели с суровым прищуром. Они окружили нас и стояли молча, будто не знали, что делать дальше с нами и с дрожащим и плачущим немцем.

И тут на поляне появилось новое действующее лицо – этот человек, очевидно, возглавлял прибывшее подкрепление. Это был мужчина, и выглядел он значительно старше и солиднее своих бойцов. На нем не наблюдалось боевой раскраски, но зато имелись: полный камуфляжный комплект без знаков различия, а также пистолет в кобуре и винтовка за плечом. От него исходила грозная сила и властная уверенность, хорошо ощутимые даже на расстоянии, и становилось понятно, что по званию он не менее чем капитан или майор – причем даже не армейский, а каких-то специальных войск, вроде ОСНАЗА НКВД. Этот человек окинул взглядом поляну, мертвых немцев в самых разнообразных позах, несчастных нас и мрачно-торжествующих победителей – и кивнул с удовлетворенным выражением лица. Очевидно, зрелище уничтоженной ягдкоманды ему понравилось, и в особенности пришелся по душе вид перепуганного, ноющего и трясущегося немца. А потом его внимание переключилось на нас.

И тут я понял, что в этот момент решается не только участь этого немца, но и наша собственная судьба. Возможно, что эти бойцы имеют обычай убивать всех чужаков, которые отважились проникнуть в их заповедные земли. Вот он сейчас повернет голову, скажет тому крепышу пару слов – и нас перестреляют с тем же презрительным равнодушием, с каким эти люди только что перебили наших преследователей.

Впрочем, его изучающий взгляд, направленный на нас, продолжался только мгновение, а потом Командир, как я мысленно стал называть его про себя, отвернулся и заговорил со своими подчиненными на чистом русском языке.

Тогда же и там же,

Андрей Викторович Орлов – главный охотник и военный вождь племени Огня.

Получив тревожный сигнал от Виктора де Леграна, я не мешкал ни минуты. Приказав Петровичу вооружать всех военнообязанных и готовиться к обороне, я собрал группу усиления, включив в нее двух лучших пулеметчиков: Ролана и Оливье; и вместе со взводом Виктора, ориентируясь на собачий лай, выступил на помощь взводу Гуга. Люди мы все тренированные и не избалованные кабинетной работой, так что я рассчитывал успеть вовремя и прибыть на место раньше, чем начнется стрельба.

Но не срослось. События развивались так, что Гуг был вынужден поделать все дела несколько раньше, чем мы успели прийти к нему на помощь. Но я впоследствии по этому поводу не сказал ему ни полслова. Ни в коем случае. Как командир подразделения, находящегося в отрыве от основных сил, он имел полное право на самостоятельные решения.

Мы были уже совсем близко, когда впереди вспыхнула короткая, но очень интенсивная перестрелка, раздались крики ярости и отчаяния (кажется, даже на немецком языке), – и вдруг наступила тишина. Все было кончено, и лишь слышалось, как кто-то причитает… точно, по-немецки, – скулит, чтобы его не убивали. Где-то я уже такое слышал. А, вспомнил. То же самое, только по-русски с чеченским акцентом, орал последний оставшийся в живых из той Басаевской кодлы, которая захватила школу в Беслане. Неужели и тут персонаж с нечистой совестью примерно того же порядка?

Приблизившись к поляне, где происходили события, последний десяток метров я прошел шагом, на ходу оправляясь и приводя себя в порядок; то же самое сделали Виктор Легран и сопровождавшие нас бойцы и бойцыцы. Начальник, выбегающий к шапочному разбору, когда уже некуда спешить, в всклокоченном виде будет выглядеть перед подчиненными смешно и нелепо, а нам тут такого не надо. Авторитет в массах – для нас это все.