Александр Михайловский - Народ Великого духа

И вот она, картина маслом… И ведь точно, попались нам не какие-нибудь германские ландскнехты, расползшиеся по средневековой Европе, точно вши по бомжу, а самые настоящие белокурые бестии гитлеровского разлива – солдаты группы «Центр», или как там называлась группировка, оккупирующая Францию. Старший группы, фельдфебель, матерый зверюга-людоед, был застрелен несколькими выстрелами с разных направлений и сейчас не представлял собой ничего, кроме куска мертвой протоплазмы. Тут же валялся такой же нафаршированный свинцом мертвый унтер, а вокруг в художественном беспорядке в разных позах были разбросаны их подчиненные. Вряд ли Гуг и его девочки хоть сколько-нибудь разбираются в погонах вермахта, – просто они вычислили в вражеской группе тех, кто отдает приказы, и уничтожили их в первую очередь. Кстати, у фельдфебеля МП-40 с деревянным прикладом (раритет, однако), но эта штука, страшная на короткой дистанции, теперь годится только в музей, поскольку парабеллумовских патронов к нам не завезли. То есть следует учитывать только тот запас, который имелся при себе у фельдфебеля и унтера. Но его надолго не хватит.

Но главное, что среди девчонок Гуга нет ни раненых, ни тем более убитых, а потому эта победа не омрачена негативными нюансами. Правда, еще имеет место группа людей в полосатых «пижамах» (заключенных германских концлагерей) и еще – один штатский мальчишка, едва ли не ровесник наших младших французских школьников, – за этими людьми, очевидно, и гнались поклонники бесноватого фюрера… Но их, пожалуй, стоит сбросить на Петровича и Витальевну, а самому заняться более важными делами. Так сказать, по профилю. Но сначала – разбор полетов, в положительном смысле. Доброе слово – оно и кошке приятно, а уж людям и подавно.

– Хорошо сделано, – сказал я Гугу и его девчонкам, – самое главное, чисто. Никто из вас не погиб, все живы-здоровы. Рукопожатие вам перед строем и благодарность в приказе от лица командования! Молодцы!

– Спасибо, товарища командир, Андрей Викторович! – загомонили девки. – Мы очень рада стараться. Гуг тоже хороший командир.

И тут я заметил, как вдруг задергались лица у троих из той компании в полосатых «пижамах». Да и пацан в штатском тоже явно понял наш «русский языка». Так… интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд… Отставить Петровича, мы сами должны разобраться, что тут к чему и кого нам на этот раз скинул в прикупе неведомый Посредник [51].

Но сначала займемся главным. Я отозвал в сторону Гуга с Виктором и сказал (вполголоса, но так чтобы слышали те, «в полосатом»):

– Значит так, товарищи лейтенанты. Дело сделано, но остались недоделки. Ты, Гуг, бери свой взвод, обоих пулеметчиков и иди по следам этой банды до самой точки перехода. Если точка перехода закрыта, то, получается, этот экзамен мы сдали нормально и вы можете возвращаться. Если открыта, то вам необходимо организовать оборону и ждать нас с Виктором, потому что мы двинемся за вами следом. В случае если вы столкнетесь с противником на нашей стороне, в бой не ввязываться и продолжать вести разведку, даже если вражеский отряд покажется очень немногочисленным. Лучше бой завяжем мы, а вы ударите врагу в спину в решающий момент. Тебе это понятно?

– Так точно, командир! – последовал бодрый ответ.

После этого Гуг собрал своих людей, включая Ролана с Оливье, и они цепочкой удались в том направлении, откуда ведут следы преследуемых и погони. Это простой дачник там ничего не разберет, а для меня и тем более для Гуга все эти следы читались не хуже, чем запись черными чернилами по белой бумаге.

– А я что делать? – спросил меня Виктор де Легран, когда Гуг и его девицы бесшумными тенями растворились среди деревьев.

– А мы с тобой, друг мой, – ответил я, понизив голос, – займемся выяснением личностей присутствующих тут господ. Трое из них явно являются моими земляками, а вот трое других вполне могут оказаться французами, ведь точка перехода ведет на территорию Франции, которая тогда была оккупирована немцами.

– Немцы это эти? – с оттенком ненависти и презрения к поверженному врагу спросил меня Виктор, указывая на раскиданные по поляне трупы в серых мундирах и на дрожащего от страха молоденького немчика, который, стоя с поднятыми руками, бормотал что-то вроде: «Bitte nicht schießen, töte mich nicht, Ich möchte leben!». (Пожалуйста, не стреляй, не убивай меня, я хочу жить!).

– Да, эти, – кивнул я, – а еще их зовут пруссаками, швабами, бошами и германцами…

– Я понимать, – сказал Виктор, – ты рассказывать, что они каналья, хуже даже, чем монтаньяр.

При этом он ожег пленного таким взглядом, что тот еще больше сгорбился и быстрее забормотал свою скороговорку про то, что не надо его убивать, такого бедного и несчастного, как он хочет жить, и прочее бла-бла-бла.

У меня не было никакого желания убивать этого молокососа, и в то же время я понимал, что он наверняка состоял в Гитлерюгенде, впадал в экстаз от речей своего фюрера, считал все другие народы недочеловеками и мечтал о большом поместье с послушными рабами. Ну и был на хорошем счету у начальства – в результате чего очутился в южной Франции, а не в мясорубке Восточного фронта. И только сейчас, в момент внезапного и жестокого разгрома, это существо, возможно, раскаялось и осознало всю свою греховность. Но нет никаких сомнений, что если ситуация вдруг переменится, эта мокрая курица снова расправит перья и закукарекает по-петушиному… А посему… а вообще отставить. Если этот тип остался жив в перестрелке, то, быть может, он зачем-то нам нужен… ибо неисповедимы пути Великого Духа. Пусть его судьбу решает Совет Вождей. Если моя догадка правильная, то он будет жить долго и счастливо, а если нет, то ошибку недолго и исправить. Но об этом мы пока думать не будем…

– Его не трожь, – сказал я, – пока не трожь. Если девки Гуга не пристрелили его при захвате, то теперь судьба этого немца в руках Совета Вождей – как скажут, так и будет. А пока свяжите ему за спиной руки и отведите в сторонку. Путь подождет своей участи там. Негоже ему видеть то, что сейчас будет твориться на этой поляне. А вздумает сбежать – так что же: лес тут большой и звери в нем голодные…

– А что здесь будет твориться? – с интересом спросил Виктор.

– Во-первых, – сказал я, – необходимо собрать с покойников оружие и все прочее, что положено. Лес примет их и в том виде, в каком они родились на свет. Во-вторых – поскольку это настоящие враги, то их головы должны быть отрезаны – для того чтобы торчать на колу. Иначе наши соседи нас не поймут. Так что скажи своим, чтобы начинали, а сам ступай со мной. Пойдем, посмотрим, кто в этой компании есть кто.

Итак, девицы из взвода Виктора занялись сбором трофеев и отрезанием голов, а мы с Виктором, а также мои невесты-волчицы и жены-полуафриканки, подошли поближе к бежавшим в наш мир заключенным гитлеровского концлагеря. Я обратил внимание, с каким удивлением эта публика глазеет на Сонрэ-Соню и Илэтэ-Иру, держащих пальцы на спуске своих дробовиков. Если что не так – пальнут не глядя и фамилии не спросят.