Александр Михайловский - Народ Великого духа

Мы со старшим сержантом переглянулись и кивнули друг другу. Понятно же, что мы остаемся, иначе не стоило даже пытаться бежать из плена. Пусть даже в Каменном Веке. Тем более тут русские, потомки, как это ни дико осознавать, почти свои… А их быстрота и свирепость при расправе с преследующими нас немцами внушали уверенность, что и дальше у них все будет хорошо. С такими командирами, как этот товарищ Орлов, можно выиграть любую войну. Явно же он из кадровых и видал войну не только на картинках и в кино. Одним словом, мы полностью за. Но это решение касалось только нас двоих, Голубенко со всеми его истериками был уже побоку. Пусть делает что хочет.

– Мы остаемся, – твердо сказал я, – в любом случае. Можете нами располагать по своему усмотрению… товарищ Орлов.

– Да, – поддержал меня старший сержант Седов, – мы с вами, товарищи.

– Очень хорошо, – удовлетворенно кивнул товарищ Орлов, – те, кто уже принял решение, встают, опускают руки и отходят вон в ту сторону. Давайте, товарищи, быстрее, быстрее.

Мы с Седовым встали и отошли куда было сказано, и тут наш проводник, который до того все слушал молча, как-то судорожно вздохнул, встал и сказал:

– Я тоже остаюсь, господин Орлов. Идти обратно было бы очень опасно. Мой несчастный папа, конечно, будет думать, что меня убили, но если я вернусь и попаду в руки бошам, то тогда меня убьют по-настоящему. А я еще молодой и не хочу умирать, – особенно умирать вот так, без пользы Родине и вреда врагу.

– Отлично, – сухо кивнул Командир, явно проигнорировавший слово «господин». – А теперь, молодой человек, кратко о себе: кто такой, откуда, почему оказался в этой компании. Но только быстро, без лишних слов.

– Я Александр Иванович Шмидт, – сказал проводник, – русский, родился во Франции, возраст шестнадцать лет, скаут, участник Сопротивления. Мой папа, Иван Шмидт, офицер Русского Императорского флота, уехал из России в двадцатом году. Он, как говорят в Совдепии, белоэмигрант. Но это неправильно… тогда выходит, что они сейчас, – мальчишка показал на нас, – красноэмигранты. Мой папа Иван Шмидт не совершал никаких преступлений, мужиков не порол, никого не карал и не расстреливал, он просто не хотел, чтобы его самого расстреляли комиссары за то, что он дворянин. Бошей я ненавижу, потому что они напали на Россию, – и тогда и сейчас, – и поэтому по заданию командования Сопротивления хотел помочь бежать от них этим людям. Я умею водить машину и мотоцикл, стрелять из винтовки и из нагана. Все. – Он выдохнул. Щеки его чуть раскраснелись от его взволнованной речи, и теперь он, моргая, смотрел на Командира в ожидании того, как тот оценит предоставленную информацию.

– Молодец, парень, – ответил проводнику товарищ Орлов каким-то теплым, душевным тоном, – такие нам нужны, ты принят. Я, конечно, с тобой еще раз побеседую, но в ряды ты годен. Только сразу тебе скажу, что твоя ненависть к бошам тут не пригодится. Тут вообще никого не надо ненавидеть, поскольку реалии таковы, что сегодняшний враг может стать завтрашним союзником. От этого никто не застрахован.

– Это неправильно! – с сильным малороссийским акцентом вдруг выкрикнул Голубенко, и его неприятный фальцет произвел некоторый диссонанс в спокойной и размеренной беседе. – Вы же называете себя товарищем, а он враг, белогвардеец и дворянская сволочь! Это он завел нас в этот лес. Я его за это ненавижу…

– Стоп, хлопчик… – Командир тоже перешел на малороссийский акцент; он вприщур смотрел на парня и его взгляд выражал явственную неприязнь. – Это шо еще за выкрики с места? Вы шо, хотите быть святее товарища Сталина, который объявил амнистию всем бывшим белогвардейцам, которые не участвовали в борьбе против советской власти? А ну давай, докладывай, кто ты есть такой на этом свете, только по-быстрому. Швыдче, швыдче!

– Я Миколай Васильевич Голубенко, – заикаясь, начал наш бузотер, – украинец, родился двенадцатого февраля одна тысяча девятьсот двадцать четвертого года в селе Санжары Харьковской области, комсомолец, призван в Красную Армию военкоматом города Бузулука, рядовой боец…

– Стоп, – сказал товарищ Орлов, – сейчас твой статус называется «военнопленный», и ты его пока не переменил. Скажи – что лично ты сделал для общей Победы? Ударно трудился в интересах Третьего Рейха?

– Товарищ командир, – неожиданно сказал старший сержант Седов, – он уже три раза поднимал бучу по этому поводу. Первый раз перед побегом – и тогда нам пришлось долго его уговаривать; второй раз – уже здесь, когда стало ясно, что проводник завел нас незнамо куда; и третий раз – перед тем как нас настигли немцы. У Александра еще оставались силы, чтобы бежать, но этот Микола схватил его за ногу и не отпускал, пока нас не догнали. Мол, сдохнем, так вместе…

– Предатель! – окрысился на старшего сержанта Голубенко.

– Нет, любезный, – жестко ответил товарищ Орлов, – предатель – это ты! Три раза – этого, как говорят в русских сказках, вполне достаточно. У нас с этим тут просто. Расстрельных команд нет, честь быть казненным по приговору суда еще надо заслужить, – поэтому ты можешь встать и идти отсюда на все четыре стороны. Никто тебя не держит. Лес тебя примет и похоронит. Мы об тебя руки марать не будем, зато звери тоже хотят жрать. Вали отсюда – живей, раз-два, раз-два! Мы и так потратили на тебя слишком много времени.

– Товарищ командир, – примиряющим тоном сказал я, – быть может, вы простите товарища Голубенко на первый раз? Человек он молодой, горячий, политграмоту понимает только в самом примитивном разрезе…

И вот тут суровый взгляд Командира обратился на меня – и я проклял свою неуместную инициативу. Я увидел, что этого занятого человека ужасно раздражает ситуация, когда ему надо бежать вслед за своей разведкой, а вместо того он вынужден возиться с нами как с малыми детьми.

– Боец Синеев, – неожиданно спросил меня он, – скажи мне как на духу – ты интеллигент?

– Товарищ командир, – немного помявшись, ответил я, – разрешите признаться. На самом деле я не рядовой боец Сергей Никодимович Синеев, а военврач третьего ранга Сергей Александрович Блохин. В общей суматохе окружения, когда стало ясно, что немцы уже захлопнули ловушку, я присвоил себе гимнастерку и документы погибшего бойца, чтобы меня не расстреляли сразу как командира. Ходили, знаете ли, разговоры среди опытных товарищей…

– О как! – удивился товарищ Орлов, – целый военврач! А специализация у тебя какая, товарищ Блохин?

– Хирург, товарищ командир, – ответил я, – окончил институт перед самой войной…

– Хирург – это хорошо… – задумчиво произнес товарищ Орлов, – хирург – это просто замечательно… но на эту тему мы с вами поговорим позже, а сейчас пора заканчивать эту говорильню… Осталось выяснить только позицию ваших французских товарищей и англичанина, после чего вы с сопровождающими отправитесь к нашему поселению, прихватив по пути немецкий хабар, а мы двинемся на соединение с нашей разведкой.