Алексей Вязовский - Я спас СССР. Том I [litres]

– Русин. Слушаю.

– Ой, наконец! – в трубке раздается взволнованный женский голос. – Еле нашла. В общежитие звонила три раза. Никак не могу вас застать.

– А в чем, собственно, дело?

– Ой, простите, я не представилась. Элла Петровна, редактор программы «Голубой огонек». Мы завтра в час дня записываем субботний выпуск, хотели бы пригласить вас к нам на Шаболовку. Прочитаете пару своих стихов. Сможете?

– А почему я? – Даю немного удивления. Все развивается как-то очень быстро. И это в медленном, неторопливом Советском Союзе.

– Говорят, вы – восходящая звезда отечественной поэзии, – в голосе Эллы Петровны слышится кокетство. – «Комсомолка» пишет о вас хорошо. Где, кстати, можно познакомиться с вашим творчеством?

– Пока нигде. Книга еще не издана.

Вот еще одна головная боль. Мало мне пьес, теперь еще сборник стихов делать.

– Хорошо, я приеду.

– Замечательно! В час. Пропуск будет на проходной, вас проводят. Не забудьте паспорт.

Вернувшись в общагу, тихонько включаю «Спидолу». Надо же узнать, что в мире творится – вдруг на ТВ спросят мое мнение. Хотя такие программы делают по шаблону. Минута на героя, по утвержденному сценарию. Да и кого интересует мнение студента Русина?

Димон уже спит, Индустрий за столом вполголоса повторяет неправильные английские глаголы.

А я слушаю «Маяк». Практически ничего интересного. ВВС США совершили первый налет на освобожденные районы Лаоса. Десятки погибших. Позор американской военщине. Никита Сергеевич открыл Асуанскую ГЭС. Да здравствует дружба между советским и египетским народами. И все в таком духе. Так и не услышав ничего ценного, ложусь спать. Утро вечера мудренее.

Меня бьет легкий мандраж. Все-таки святая святых советской литературы – правление Союза писателей СССР. Большой желтый особняк с надписью «охраняется государством». Бывшая городская усадьба князей Долгоруковых. Во дворе – памятник Толстому. Тот с угрюмым видом смотрит на суету, что царит на территории усадьбы. Останавливаются черные «Волги» и «Москвичи», писатели быстро снуют по парадной лестнице, бегают какие-то курьеры…

– Ты выглядишь… как… – Вика пытается подобрать нужное слово, но не может.

– Я не просил тебя идти со мной, – огрызаюсь я. Сам в напряжении. Это мой бенефис. Нельзя второй раз произвести первое впечатление.

– Вот! Моряк. Ты выглядишь как моряк. Хотя нет, как геолог! Только что вышел из тайги, – находится Вика. Девушка на моем брутальном фоне выглядит воздушным созданием. Юбка-колокольчик в горошек, легкая белая блузка. Косички расплела – волосы убраны в длинный хвост.

Я же с помощью фарцовщиков принял образ старика Хэма. Массивные немецкие ботинки, черные джинсы, свитер под горло. Рукава подтянул до локтя. На правом запястье – часы. Почему не на левом? А пусть спросят, внимание проявят. Пока еще небольшая бородка дополняет мой имидж. Спустя лет пять по этому пути пойдут сотни графоманов. В 65-м году в Союзе будет издан четырехтомник великого писателя с фотографиями. Все примутся копировать Хемингуэя. Но сейчас я первый.

– Я не могла не пойти, – хихикнула Селезнева. – Надо же насладиться реакцией публики.

Девушка берет меня под левую руку. В правой – папка с романом. Мы уверенным шагом поднимаемся по лестнице, входим внутрь. На входе сидит строгая вахтерша. Она требует от посетителей удостоверение члена Союза писателей. Нет удостоверения? Иди в экспедицию, дозванивайся, оформляй пропуск. Если дадут. Правление одно – попрошаек от литературы много.

Первый экзамен. Вахтерша смотрит на меня, потом на Вику. Ее взгляд мечется между нами, женщина явно в ступоре. Действует! Уверенным шагом проходим мимо. На нас смотрят все присутствующие в фойе. Мужчины, женщины… Воцаряется тишина.

Планировки я не знаю, но спокойно поворачиваю направо в коридор. И не ошибаюсь. Тут лестница, рядом с которой курит пожилой усатый мужчина в полувоенном френче.

– Это же Шолохов! – шепчет мне на ухо Вика. В ее голосе восторг. Вот и сходила на экскурсию.

– Михаил Александрович, – спокойно произношу я, – мое почтение. Федин у себя?

Шолохов внимательно нас рассматривает. Медленно. Сначала меня, потом Вику. Девушка вспыхивает от смущения.

– Мы знакомы? – нейтральным тоном интересуется писатель. Через год Шолохов получит Нобелевскую премию по литературе и станет самым именитым советским прозаиком. И пожалуй, самым неоднозначным. Выступал против Пастернака, давил своим авторитетом Солженицына…

– Пока нет, но никогда не поздно, – перекладываю папку в левую руку, протягиваю ладонь, – Русин. Алексей. Объединение писателей-метеоритов.

– Даже так? – Шолохов иронично поднимает бровь, но руку жмет. – Вообще, по правилам этикета сначала представляют дам.

– Ах да, где мои манеры – Виктория Селезнева. Моя муза.

Шолохов с удовольствием жмет музе руку. Та еще больше раскраснелась. Правильно писал Губерман:

Это про Шолохова. Мужчина он еще ого-ого, небось немало студенток не прочь познакомиться с ним поближе.

– Значит, метеорист, – двусмысленно произносит классик, которого в школе проходят. – Что за движение, почему не слышал?

– Вы ослышались – дипломатично отвечаю я. – «Метеорит». Движение новое, только что появилось. – Вика, несмотря на медицинское образование, двусмысленной шутки Шолохова, похоже, не поняла.

– Ладно, молодые люди. – Шолохов докуривает сигарету, бросает ее в урну. Еще раз разглядывает мой экзотичный наряд. – Пойдемте, я вас провожу к Федину. У тебя же роман в папке? Дебют?

– Да, – отвечаю я и краем глаза вижу, как «поплыла» Вика. И мне это не нравится.

– М-да… Такого у нас еще не было, – классик начинает подниматься по лестнице, мы вслед за ним. – Делегация зулусских писателей была? Была. Инвалид, пишущий без рук, ногой, был? Тоже был.

Похоже, Шолохов разговаривает сам с собой. Наше участие не требуется. По длинному коридору, устланному красным ковром, мы доходим до приемной секретаря Союза писателей СССР. Об этом гласит медная табличка на двери. Шолохов, не останавливаясь, проходит через приемную. Мы идем следом. На стульях сидит десяток человек – мужчин и женщин. Их взгляды скрещиваются на нас, гул разговора стихает.

Дубовую дверь кабинета закрывает собой молодая пышногрудая секретарша.

– Михаил Александрович! – причитает красавица. – Никак нельзя! Очередь же.

– Мы на минутку, – примиряюще говорит Шолохов.

– Константин Александрович со Старой площадью разговаривает! – бросает последний аргумент девушка.

– А мы не помешаем, – мужчина ловко обходит секретаршу, открывает дверь. Очередь смотрит неприязненно, но с интересом. Меня буквально фотографируют взглядами. Какие же они все скучные! Костюмы времен пакта Молотова – Риббентропа, невзрачные платья из крепдешина у дам… Ну ничего, мы плеснем бензинчику в этот затухающий костер советского соцреализма.