Иван Кузнецов - Черные крылья [litres]

«Лягушачья лапка» тоже подрагивала.

Всё. Она входит. Ещё мгновение – и я в полной мере прочувствую, что это на моих губах – кровь врагов, кровь тех, кого я по глупости любила когда-то, кто доверился мне и теперь слабодушно ждёт от меня помощи. И я возликую оттого, что слабые повержены, а я возвысилась, стану наслаждаться собственной беспощадностью…

Не поздно всё прекратить. Стоит только твёрдо сказать про себя: «Нет». Не поздно. Да нельзя. Не имею права отступать!

После сеанса стану чиститься, стану просить прощения у Великих энергий… Лишь бы только после такого сеанса вспомнить себя…

Однако внезапно сеанс кончился.

Процедуру очищения не провели. Я привычно щёлкнула пальцами, но это не помогло. Сознание и энергетика остались гостеприимно распахнуты навстречу той силе, которую мы призывали.

Ведущий объявил, что продолжение последует ровно через неделю: каждый должен готовить себя. Время начала будет сообщено накануне.

– Ульрих, я имею право сейчас уйти к себе? – тихонько спросила я опекуна, вернувшись в общую комнату.

От спиритов никто не требовал присутствия на службе от звонка до звонка. Их труд ценился, считался особенно энергозатратным и требующим длительного восстановления сил. Обычно я дисциплинированно сидела на рабочем месте наряду с научными сотрудниками отделения, но сейчас хотела воспользоваться положенной мне поблажкой.

– Вы очень бледны, Хайке. Вам плохо? – ответил Ульрих вопросом на вопрос.

– Нет. Физически – нет. Но… – Я замялась, подбирая лучшее объяснение.

– Вам тяжело даётся медиумический контакт с великими духами?

Я пожала плечами. Ульрих добавил:

– В группе вы держались молодцом и работали не хуже других – так сказал мне ведущий.

От сомнительной похвалы засосало под ложечкой.

Думаю, Ульрих впоследствии много раз пожалел, что тогда ободрил меня похвалой…

– Но сейчас вы, наверное, чувствуете себя вымотанной до предела, – предположил Ульрих. – Это случается со многими, даже опытными, медиумами, когда надо входить в контакт с духом нечеловеческой природы.

– Да, – только и вымолвила я.

Ульрих старательно сымитировал сочувствие. Не изобразил, а именно сымитировал: он не умел сострадать, но хорошо представлял себе, в каких случаях люди должны испытывать это чувство.

– Вы дойдёте одна, Хайке? Не нужно ли отправить солдата проводить вас?

– Дойду. Не нужно. Спасибо, Ульрих, вы очень добры!

На улице был ещё в разгаре яркий осенний день: синее небо над крышами, в Тиргартене – листва необыкновенно чистых оттенков жёлтого, оранжевого, красного и зелёного, как положено… Вместо унылой своей гостиничной комнаты я отправилась восстанавливать силы в парк.

Я хорошенько экранировалась: не хотелось, чтобы кто-нибудь считал мои растрёпанные эмоции и смятённые мысли. Из-за опустившегося «экрана» почувствовала себя ещё хуже: на душе и так было сумрачно, а тут настала полная беспросветность. Всё-таки под «экран» лучше уходить, имея запас душевных сил. Но у меня в тот момент другого варианта не нашлось.

Энергией чёрного колдовства я, по понятным причинам, пользоваться не собиралась, хотя идея эта всё настойчивее просилась в сознание. Мол, почему бы сейчас не взять то, что возможно, на восстановление сил: связь-то не порвана и источник доступен, а тогда уж… Эге, вовсе я не одна! Стало страшно. Связь, установленная по доброй воле, не порвана, и сумею ли я разорвать её?

Надеялась, что солнце поможет очнуться от тяжёлого забытья прошедшего транса. Но контраст между весёлым солнечным днём, разыгравшимся в центре немецкой столицы, и чернотой, воцарившейся в моём внутреннем мире, добивал окончательно.

Я опустилась на лавочку на берегу озера. Мимо лавочки проходили люди. Обрывки разговоров, выражения лиц, минутное дыхание чужой энергетики. Всё отвлекало, мешало сосредоточиться, раздражало. От бликов солнца, игравшего на воде и на цветастой осенней листве, было больно почти физически. Моё тогдашнее состояние знакомо любому, кому приходилось нести сквозь красочный и полный солнца день тяжёлое личное горе или страшную в своей необъяснимости тоску…

Мысли наполнились внезапной тяжёлой злостью и обрушились на ни в чём не повинный этот солнечный денёк и на парк, никому ничего плохого не сделавший. Я мрачно рассуждала о том, что, рождённая летом, не обязана любить осень; и что особенно неприятна, лжива, лицемерна золотая осень, поскольку уж лучше честный унылый серый дождь с его вечным осенним оттенком грязной желтизны, чем разукрашенная мертвечина…

В общем, я некоторое время упоённо раскачивалась на эмоциональных качелях, но хорошо усвоенный навык взял своё: я заметила неладное и постаралась переключиться. Для начала можно подумать о чём-то эмоционально безразличном. Например, какое сегодня число? 16 октября, самая середина осени…

Я вздрогнула от неожиданного озарения. Ровно год назад дни середины осени тоже казались самыми чёрными и мрачными в жизни. Дни прорыва фронта, дни, в которые мы действительно не знали, устоит Москва или падёт. «Пусть день нашего торжества воссияет…» Вот же о чём эта фраза из заклинания и вот почему именно в эти дни немецкие оккультисты затеяли страшную игру! Хотят поддержать успех нынешнего – кавказского – наступления и на сей раз довести дело до конца…

Наши отобьются, они обещали. А я пропаду ни за грош, если буду и дальше киснуть в размагниченном состоянии! Надо срочно очиститься и восстановить силы!

Я убрала экран и осторожно открыла макушку. Энергия не пошла.

Последнее дело – просить о помощи, когда не можешь сама прочистить каналы. Это неприлично, это признак бесталанности или лени. Но нынче я бы не постеснялась попросить. Да не у кого! Мысленный путь домой перекрыт. Единственный вид связи, не перекрываемый никакими экранами, – сердечный канал, но… Быть отрезанной от своих – полбеды. Теперь я оказалась будто в каменном мешке, полностью исключавшем доступ света, воздуха, энергии, информации. Все привычные каналы… не то чтобы забило, перекрыло… было полное ощущение, что они перестали существовать.

Но, как говаривала бабушка: «Глаза страшат, а руки делают».

Раз не получается применить науку, изученную дома, попробуем тибетский метод. Измученная и обессиленная, я легко скользнула во внутреннее молчание. Если повезёт, из него, как рыбина из глубин водоёма, выплывет подсказка.

Не знаю, сколько времени я так просидела, незаметно коченея в осенних сумерках, забывшись между мирами. Вывел меня из этого состояния смех. Мой собственный. Он начал сотрясать меня изнутри, похожий сначала на щекотку, потом на озноб, а потом он заливисто прорвался наружу. Я содрогнулась, как бывает при пробуждении, и невольно открыла глаза.