Иван Кузнецов - Черные крылья [litres]

Вокруг я почти ничего не увидела. Перед мысленным взором продолжали плясать и кривляться плоские, будто рисованные, бестелесные рожицы. Грозные духи, которых Степану и другим нашим шаманам удалось перехватить и заключить в амулеты, наваленные кучей и пылившиеся в «шаманской». Были среди них и равные по силе валькириям, и похлеще. Но цена им оказалась – копейка в базарный день! Страх улетучился, как дурной сон: с картонными страшилками не опасно вступать в отношения.

Поток чистой энергии хлынул по открывшимся каналам.

Свет короткого осеннего дня мерк, а внутри, наоборот, светлело всё быстрее, будто солнышко всходило. В сгущавшихся сумерках я поспешила вон из парка.

Интересно, а как восстанавливают силы медиумы «Аненербе»? Между прочим, уверена, что в большинстве случаев эти люди нагло симулировали потребность в длительном восстановлении. Впоследствии я тоже бросила изображать трудовой энтузиазм и стала выкраивать свободное время из положенных на реабилитацию дней.

Потемневшие улицы в одночасье стали неприветливыми и хмурыми. Но душа моя пела. Я справилась!

Однако первый выигранный бой – ещё не победа в войне…

– Как вы быстро восстановились, Хайке! Не ожидал: вчера вы ушли бледнее смерти.

Я польщённо улыбнулась. Было действительно приятно, что и со стороны заметна перемена к лучшему в моём состоянии.

Я попыталась расспросить Ульриха про сеанс, в котором поучаствовала, и вообще про «колдовской» спиритизм, но наставник мой, обычно падкий на любую возможность выступить с лекцией, на сей раз отмалчивался и всячески давал понять, что не в курсе. При этом он и меня не расспрашивал, как и что происходило, хотя я чувствовала, что он не знает и что ему очень любопытно.

– Хорошо, что вы в рабочем состоянии, – наконец сказал он и хмуро добавил с нажимом на местоимение: – Займёмся нашими делами!

Целую неделю я просидела за письменным столом… Первое время я ужасно мучилась, когда приходилось делать рабочие записи, так как не дружила с немецким правописанием. Больше листала словари, чем работала… Я с нетерпением ждала, когда же позовут на новую встречу с предводителем тамплиеров. Вдруг услышала, как Ульриха приглашают на сеанс. А меня? Наставник оглянулся с видимым сожалением и, поколебавшись, вышел. Я выскочила в коридор за ним вслед.

– Хорошо, что вы догнали меня: я хотел бы объясниться.

Ещё бы: я же считала!

– Вас не пригласили на сеанс не потому, что вам не доверяют…

Он сказал то, что я уже ожидала услышать: мои силы «приберегали» для следующей встречи с валькирией. Что ж, при подготовке меня настраивали, что я должна стремиться попасть в боевую группу. Значит, всё идёт самым лучшим образом!

– Скажите, Хайке, а вы хотите идти? – спросил Ульрих в следующую пятницу, когда я уже поднялась из-за стола, держа в руке разовый пропуск на шестой этаж.

В вопросе звучала надежда услышать «нет». Я привычно пожала плечами – надёжный способ уклониться от ответа. Взглянув на часы, мой опекун с сожалением констатировал:

– Ладно, вам пора.

Что это он? Крайне сомнительно, чтобы этот человек, насквозь пропитанный идеологией фашистского оккультизма, пёкся о чистоте моей энергетики…

Провожатый молча отвёл меня с надёжно завязанными глазами в тёмную комнату. Опять лица соседа не разглядеть. Опять мне достались с одной стороны маленькая «лягушачья лапка», а с другой – рыхлая, вялая ладонь крупного мужчины. И снова я не успела как следует просканировать даже соседа: слишком быстро пришли оставшиеся двое, которых ждали, и ведущий начал сеанс.

На сей раз пришлось обращаться не к одной валькирии, а к девяти:

– Смертоносный туман спеленает врага тугим саваном, сотканным Мист; от шума битвы лопнут его барабанные перепонки, и череп лопнет, подобно ореху, и мозг брызнет на одежды Хлёкк; твой неистовый хохот, Христ, разрушает горы и взрывает землю, погребая заживо воинов…

Каждая валькирия была названа по имени, каждой в тексте заклинания отводилась своя роль.

Воск оплывал с чёрной свечи.

Уже не вспомню, на втором сеансе или на третьем прозвучало имя Игг – «страшный», означающее одну из ипостасей Одина, упомянули Тора и Утгард – страну зла. За мишурой имён и витиеватых фраз чувствовался единый замысел и присутствие единой воли.

После второго сеанса был и третий, и четвёртый. Они регулярно проводились по пятницам, но в разное время, как выяснилось, выбираемое по рекомендации астролога…

Ведущий задавал тон, в котором круг повторял слова заклинания. От торжественного, медленного, самоуглублённого постепенно переходили к рваному ритму, который то ускорялся, то замедлялся вновь, то взрывался истерической страстности выкриками. Похоже на шаманское камлание или пение в танце-хороводе какого-нибудь первобытного племени. Определённо сеансы «колдовского» спиритизма были организованы с опорой на этнографический материал, талантливо и, можно сказать, с душой.

Отбросив сомнения, я звенящим голосом повторяла слова заклинания и с каждым словом уходила всё глубже туда, куда вовсе не стремилась.

Настал момент, когда все, как по команде, вскочили с мест и, протянув руки в центр круга, прямо над чёрной свечой, стали многократно выкрикивать: «Хайль!»

Нет, команды на групповые действия точно не подавались. Был эффект группового транса: круг жил как единое целое. Жил одним порывом.

«…День нашего торжества воссияет… День твоего торжества»…

Несмотря на преемственность общей идеи и текстов заклинаний, от сеанса к сеансу они менялись. Становилось всё меньше расчленённых трупов и прочего натурализма, и всё больше происходила концентрация на центральной фигуре. Я по-прежнему не видела её – только чувствовала, и мне почему-то становилось всё страшнее. Участники круга верили, что их манипуляции даруют им власть, и не замечали, как, повторяя слова вслед за ведущим, обещают служить этой неназываемой фигуре…

Живёт во мне такое убеждение, что не одна я тогда проходила точку невозврата с затаённым сопротивлением. По-моему, у каждого участника были свои причины, по которым он не слишком хотел предоставлять собственное сознание во власть тёмной силы, обладавшей безудержной мощью… Впрочем, сопротивляешься ты или нет – не имеет значения. Важно только одно: прошёл или повернул назад. Наша группа – прошла.

Да, я перешла тогда грань. Не единожды, а на каждом сеансе переступала черту, про которую и знала, и ощущала, что оттуда нет пути назад. Ты даёшь добровольное согласие – и пересекаешь черту… Точка невозврата, запретная черта – это тот момент, когда сознание соединяется с враждебной и могущественной силой тёмного спектра. Или по-другому: когда нечеловеческая воля через каждого члена группы входит в этот мир…