Иван Кузнецов - Черные крылья [litres]

Ясновидящая стала без стеснения меня прощупывать. Я так же демонстративно закрылась: мне поручено хранить секретную информацию – я и храню. Линденброк отстала.

Вопросы теснились в голове. Как вести себя с Гитлером? Говорят, он сам обладает выдающимися оккультными способностями и бешеной интуицией. Что делать, чтобы он не раскусил меня? Настоятель ламаистского монастыря сделал бы это, если бы меня не прикрывали с помощью Великих энергий. За Гитлером ещё больше мощи, чем за тибетским настоятелем: весь колоссальный эгрегор фашистской Германии и сонмище древних духов, разбуженных фанатичным немецким мистицизмом. Есть ли у Гитлера возможность повскрывать мои блоки? Как быть, если он проявит такое намерение? А если силы, стоящие за мной, активизируются ради моей защиты, не «спалит» ли меня это ещё вернее, чем распечатанные страницы моей собственной памяти?

Ах, сейчас подбежать бы к открытому окну, вежливо позвать товарища Бродова и попросить совета. Но как же далеко то окно! Да и дом тот опустел…

Хорошо, но, в конце-то концов, быть представленной Гитлеру – прекрасный результат многомесячной работы сначала в Тибете, а затем в Германии! Надо не закрываться в страхе разоблачения, а постараться показать себя фюреру с лучшей стороны. Как бы ни было страшно и противно, но чем выше я окажусь на карьерной лестнице, тем больше пользы смогу принести моей настоящей Родине.

Следующий день выдался особенно чистым и свежим: ночью прошёл дождь, с утра пахло мокрой землёй, мокрым асфальтом.

Март в Берлине был настоящей, полноценной весной – с первоцветами среди зелёной травы, с толстенными клейкими почками на деревьях, с крошечными листочками, которые, только что вылупившись, окутали нежными облаками кустарники. Скучно, конечно, что никакой не было капели: откуда ей взяться, когда снег за всю зиму выпадал лишь несколько раз и таял. Но зато – свежие, бодрые, сладкие запахи юной зелени и цветов.

Сегодня солнце играло в каждой дождевой капле, воздух был напоён свежей влагой. Меньше всего в такой день хотелось думать о Гитлере, тем менее – встречаться с ним.

Паутиной улиц быстро доехали до здания рейхсканцелярии – огромного, подавляющего. Миновав первый пост охраны, прошли во внутренний двор. Тут я едва не засыпалась на нервной почве. Увидала у самого центрального входа скульптуры голых мужиков – в торжественных позах, со всеми причиндалами наружу, – и такой меня смех разобрал! Куда деваться? Пришлось сделать вид, будто чихаю… Теперь я знакома с античной традицией изображать обнажённых людей, и меня это уже не шокирует. Но мне и сейчас кажется, что те двое выглядели глупо.

Внутри было почти так же жутко, как при погружении в чёрное колдовство: огромные, высокие помещения отделаны большей частью тёмно-красным мрамором – снизу доверху, и даже потолки. Бесконечная анфилада комнат цвета сырого мяса. Правда, коридор, которым мы шли, был светлого мрамора и с большими окнами, как и зал, в котором оказались.

Довольно большое, торжественно оформленное помещение представляло собой нечто среднее между залом и комнатой для совещаний: середина – свободное пространство; ближе к внешней стене с высоченными арочными окнами – столики с какими-то закусками и напитками; беспорядочно расставленные кресла, в которых почти никто не сидел. Все окна наглухо закрыты, ни одно не распахнуто навстречу весне.

Пространство зала было заполнено людьми. Многие – в мундирах разнообразных покроев и расцветок, с ещё более многообразными знаками различия. Люди свободно перемещались, образовывали группки, громко беседовали. Кто-то громко хохотал, кто-то кого-то похлопывал по плечу. Весьма непринуждённая обстановка! На вновь вошедших обращали мало внимания.

В дальней от входа половине комнаты стояли очень длинные, совершенно пустые столы. Уверена, что в соответствующих обстоятельствах на этих столах раскладывали военные карты. Позади столов находилась плотная группа людей в военной форме и в цивильных костюмах. Я уже почувствовала, что где-то за их спинами находится существо, ради которого меня сюда привели, но пока не имела возможности увидеть: Гитлера загораживали рослые генералы.

Штандартенфюрер неторопливо вёл меня по залу, с кем-то обменивался приветствиями. Мы оказались уже близко к группе, окружившей Гитлера, и уже нам сделал знак адъютант, чтобы не беспокоились: он видит нас и скоро проведёт, вежливо раздвинув толпу.

Тут я ощутила пристальный взгляд из правого, видимо самого престижного, угла зала. Там находились лишь несколько мужчин, очень важных и вальяжных. Среди них – молодой человек. Очень молодой, рослый, крупный до полноты. Я, конечно, не повела бы и бровью, но в душе уж готова была взвизгнуть от восторга и мысленно броситься парню на шею, если б этот поросёнок не облил меня таким безграничным ледяным презрением. Обычная, казалось бы, для Игоря надменная усмешка превратилась теперь в отталкивающую саркастическую гримасу, а для считывания он был, как и прежде водилось, хорошенько закрыт. До чего же вырос, до чего повзрослел! Старый товарищ недобро усмехнулся и отвёл взгляд.

Не уверена, самой ли мне пришло в голову или поймала специально брошенную мне мысль: подающий большие надежды юный астролог и рунолог, племянник одного из высокопоставленных чиновников рейха, знал о предстоящем представлении фюреру юной тибетской немки и с тщательно скрываемой ревностью выглядывал, когда девочка-«самородок» появится в толпе. Таким образом, наши взгляды схлестнулись по его инициативе. Наш острый взаимный интерес понятен: особые способности друг друга очевидны обоим.

Ощущалось в этой коротенькой сцене некое многоточие – намёк на возможность возобновления прежнего знакомства.

Диспозиция в зале быстро менялась: люди переходили с места на место, кучки «по интересам» вырастали и распадались. Мы с господином Хюттелем не принимали участия в этом всеобщем перемещении и почти не разговаривали между собой. К нам подошёл адъютант, подтвердил, что аудиенция состоится, и мы должны ожидать её.

В правый угол я ещё кинула несколько коротких взглядов. Впрочем, скоро настал момент, когда я почувствовала, что осталась «одна». Обведя глазами зал, я убедилась, что Игорь покинул его вместе со своим «родственником». Надо отметить: школьный товарищ так умело вжился в образ надменного и самовлюблённого фашистского «барчука», что встреча с ним даже не навеяла ностальгических переживаний. Интересно, какой увидел меня Игорь и что он почувствовал?

Впечатления нежданной встречи немного отвлекли меня от напряжённого ожидания аудиенции. Однако в целом я была готова, эмоции держала в равновесии, и, хотя оставалось волнение, как перед экзаменом, оно лишь помогло сосредоточиться и оставаться в тонусе. Тем более что наши специалисты по защите успели за ночь надо мной «поколдовать» и сейчас неприметно «вели» – я догадалась благодаря специфическому чувству глубинной уверенности и базового покоя.