Владислав Морозов - Охота на охотника [litres]

Я упал на предназначенную для десанта скамью и начал потихоньку осматриваться, благо кроме пилотской кабины в обеих бортах имелось по несколько прямоугольных иллюминаторов, а в потолке фюзеляжа за крылом – еще и люк. Помнится, туда гитлеровские парашютисты могли выставить, в целях самообороны, ручной пулемет MG34 или MG13. Но здешний люк никаких шкворневых приспособлений для оружия не имел. Оно и понятно – на фига нужен пулемет соплякам-гитлерюгендовцам?

Уже в момент, когда я закрывал дверь, наш DFS 230 начал ускорять свое движение – биплан Жупишкина дал полный газ и начал разбегаться, потянув нас за собой на вытянувшемся как струна тросе. Шурша колесами по аэродромной траве, угловатый планер разгонялся все сильнее. Я видел, как «Гладиатор» оторвался от земли и пошел вверх, а потом и у меня возникло стойкое ощущение пустоты под ногами. Одновременно я ощутил сильный толчок – от планера отделились колеса взлетной тележки шасси. Характерная конструктивная особенность DFS 230, который взлетал с колес, а садился на лыжу, как подобному одноразовому изделию и положено. Стало быть, легкой дороги назад у нас теперь не было. Оставалось радоваться тому, что мы, кажется, тьфу-тьфу, взлетели…

Интересно, что потом, в своем времени, я не нашел в доступных документах и мемуарной литературе вообще никаких документов о планерной школе, с взлетного поля которой мы тогда стартовали. Единственным встретившимся упоминанием была информация о том, что в 1960—1970-е гг., во времена расцвета ГДР, где-то там был полевой аэродром, на котором сезонно базировались самолеты восточногерманской сельскохозяйственной авиации – и ничего более…

Как и было оговорено на «предполетном инструктаже», Вася потянул на крейсерской скорости в юго-восточном направлении, поначалу держась практически на бреющем. Менее чем в сотне метров под нами мелькали деревья, дома и сараи под черепичными крышами и дороги с едущими по ним машинами. В таком режиме планер изрядно мотало и в горизонтальной и в вертикальной плоскостях, но Ката как-то умудрялась удерживать его от резких эволюций, одновременно стараясь не слишком натягивать буксир. Этаким вот макаром Жупишкин тащил по небу наш «планерный поезд» не меньше сорока минут. Потом графиня, видимо, сверившись с какими-то наземными ориентирами, покачала крыльями, и «Гладиатор» послушно и медленно потянул нас вверх, на заранее условленную трехкилометровую высоту.

Лично у меня во время этого процесса возник целый букет неприятных, хотя и не смертельных, ощущений, что неудивительно, планер наиболее подвержен разным «воздушным ямам» и прочим подобным «прелестям», да и холодновато было на высоте – внутри обклеенного тряпкой фюзеляжа гуляли сквозняки. Поначалу я подумал: интересно, а что же графиня в ее состоянии? Но потом я вспомнил, что она все-таки не совсем человек и, при том, что, к примеру, сознание в нее могли «загрузить» с помощью хирургического оборудования или просто какого-нибудь кабеля (лично меня подобные предположения несколько пугали), мерить ее привычным нам аршином не стоило. Подозреваю, что, возможно, она выдержала бы и полет в стратосфере без кислородного оборудования и скафандра. В общем, я заставил себя про это не думать, но тогда в голову, прямо-таки автоматически, полезли еще более тревожные мысли: обнаружили нас все-таки или нет? По идее, радаров в здешней Германии уже хватало и, думаю, наш полет с самого начала не был секретом для гитлеровской ПВО. Другой вопрос, что мы ну никак не напоминали союзный бомбардировщик или разведчик. Опознавательные знаки и на самолете, и на планере были немецкие, да и место взлета не должно было давать особого повода для беспокойства. До поры до времени наша «воздушная эпопея» должна была выглядеть как простой, несанкционированный вылет. А учитывая несовершенство тогдашней связи, дознаться до причины этого самого «несанционированного вылета» фрицы должны были далеко не сразу.

Я посмотрел в бортовые иллюминаторы – на высоте вокруг нас появились жиденькие облака, и видимость вниз несколько ухудшилась. Хотя к концу второго часа нашего полета пейзаж внизу и впереди стал заметно меняться. На горизонте замаячили отроги Карпатских гор, характерная для Дриттенрайха очень плотная городская застройка сменилась небольшими поселениями, дорог стало явно меньше, появились и поля, разделенные на относительно небольшие по нашим, российским меркам, участки-наделы. Да и лес внизу стал мелькать все более густой. В какой-то момент я даже не заметил, как задремал, видимо, из-за монотонности полета и недостатка кислорода на высоте…

– И-и-е-е-а-а! Геноссе Зур-Башлык! Опасность! – неожиданно вывел меня из дремотного ступора истошный вопль Каты. – Очнитесь! Нас атакуют! Кажется, по нам стреляют!!!

Я открыл глаза – графиня орала, обернувшись ко мне, и ее лицо выражало крайнюю степень недовольства и озабоченности. И точно, прямо над нами, с характерным, трещащим звуком, промелькнул какой-то светлый пунктир. Ну явные трассирующие, только непонятно, пушечные или пулеметные? Да и гудение за бортом стало явно сильнее.

Я метнулся в хвост и не нашел ничего лучше, как высунуть голову в верхний, фюзеляжный люк, прямо во встопорщивший мои волосы набегающий поток воздуха. И точно – буквально в нескольких сотнях метров позади и чуть выше нас висел, как приклеенный, остроносый «мессер» с нарисованной на красном коке винта белой спиралевидной «змеей». Вроде вполне обычный Bf-109G с черными крестами, в размыто-сером стандартном камуфляже. Ну да, для меня уже привычным становилось изображать из себя мишень (в данном случае – буксируемую, типа «конус») для чьей-то воздушной стрельбы. Не в первый раз со мной такое случалось, причем, что характерно, снова в женском обществе…

Однако появление у нас на хвосте «мессера» сразу же вызвало в моем мозгу массу закономерных и не очень вопросов. Если истребитель таки появился у нас на хвосте, значит, точно «финита ля комедия» – мы обнаружены. Вопрос – почему он появился так поздно, почему он был один и почему его действия были столь странными? По идее, пилот «Мессершмитта» должен был точно идентифицировать нас, а затем, доложив по радио своему начальству результаты этих наблюдений, попытаться посадить нас. Особенно учитывая тот факт, что перед ним были всего лишь невооруженные планер и морально устаревший биплан. Это же стандартная метода перехватчиков во все времена. Однако он почему-то сразу же открыл огонь, но огонь этот был каким-то неуверенным и неточным (или попасть в болтающийся на веревочке за буксировщиком планер такая уж сложная задача для пилота одного из наиболее совершенных истребителей этой эпохи?). И зачем ему вообще приспичило стрелять, если отсюда до линии фронта было еще ой как далеко? Почему чертов пилот «мессера» делал все именно так, а не иначе? То ли правила обычных перехватчиков не годились для «гитлеровских стервятников» с их уже предельно истрепанными на предпоследнем году войны нервами, то ли пославшие этот истребитель на перехват офицеры точно и заранее знали, кто мы такие, и поэтому приказали уничтожить цель. Но если этот противоречивший всему происходившему до этого (постоянная слежка за нашей дорогой графиней и тщетные попытки арестовать ее) приказ был именно таков – почему он не свалил нас с первого же захода? Тогда очень логично напрашивалось еще одно предположение, о том, что пилот Bf-109 делал это исключительно по собственному усмотрению. И кто мог пилотировать «мессер» в последнем случае – кто-нибудь из некстати упавших нам на хвост «убивцев»? Но если это действительно кто-то из них – значит, он этот «мессер» попросту угнал?! Хотя, какой смысл был строить какие-то версии, раз ответа на эти вопросы у меня все равно не было?