Владислав Морозов - Охота на охотника [litres]

– Ikense jagan cuschle kun parsak bulde! – якобы поблагодарил я забиравшего кружки после нашей трапезы часового, на все том же тарабарском языке. Тот явно слегка охренел и пробурчал в ответ:

– Sposzywace!

После чего опять запер нас на засов и удалился.

Из-за напряжения последних суток я заснул на накрытой старым одеялом куче сена явно еще до того, как начало темнеть. Спала ли на самом деле графиня или только лежала и делала вид, что спит, – я не понял.

Проснулся я от какого-то сильного татакающего тарахтения. Продрав глаза, я понял, что это не что иное, как довольно близкие пулеметные очереди. Ката, уже проснувшаяся и обутая (раз так, интересно, зачем она накануне просила снять с себя туфли – проверяла, как я отреагирую?), сидела рядом и вопросительно смотрела на меня. Я вскочил и первым кинулся к одному из узких окошек под потолком, благо сарай был невысокий. В рассветном сумраке виднелся все еще стоявший кое-где в низинных местах леса туман. А стрельба шла менее чем в километре от хутора, как раз в той стороне, где мы накануне приземлились – пачками, словно новогодние петарды, сыпались одиночные выстрелы, заглушаемые очередями не менее чем двух пулеметов. Причем их звук был каким-то совершенно незнакомым. В кустах за забором, ближе к нам перебегали какие-то, неумело пригнувшиеся, фигуры с винтовками в руках. Судя по тому, что одеты они были во что попало, это, несомненно, были «экстремисты», т. е. поляки.

– Что, лесник наконец вернулся? – спросил я, ни к кому не обращаясь, покинув импровизированный «НП».

– Какой еще лесник? – не поняла графиня.

– Есть у нас в России такой анекдот про журнал боевых действий некоего партизанского отряда, который в течении недели, с переменным успехом, сражался с немцами за сторожку лесника. А потом приехал из города лесник и выгнал на хрен партизан вместе с немцами из своей сторожки. На чем сия баталия, собственно, и закончилась.

Графиня этого юмора понять была явно не в состоянии, но сказать ничего не успела, поскольку где-то наверху очень противно засвистело, а потом у самого хутора бабахнул глухой взрыв, а за ним – второй и третий. По стенам и крышам построек застучали осколки и комья земли.

– Батальонные минометы, 80-мм, – констатировала графиня со знанием дела и добавила: – Ради бога, сидите и не дергайтесь. Не усугубляйте.

Пока я, не попадая в рукава, натягивал пиджак, пулеметы продолжали чесать во все тех же конопляных зарослях. Поляки, похоже, по-прежнему отвечали в основном одиночными и не слишком часто. Кажется, Ката была права и патронов у них было кот наплакал. А минометный обстрел затих так же неожиданно, как и начался – кинув штук восемь мин, неизвестные минометчики задробили стрельбу. Зато мне показалось, что я слышу где-то в отдалении шум каких-то моторов и, кажется, даже лязг гусениц.

Еще через пару минут я начал понимать, что стрельба медленно, но верно смещается все ближе к хутору.

Потом я услышал топот. К сараю подбежали две темные фигуры. Залязгал отпираемый засов. За распахнувшейся дверью стояли сильно запыхавшиеся давешний часовой и сержант Грабовский с оружием наперевес.

– Wisiasc! – выдохнул сержант.

Я встал и уже было сделал шаг в сторону выхода. Но ровно в эту минуту в воздухе снова повис неприятный, режущий уши и давящий на нервы свист. Часовой и сержант завертели своими бестолковками, силясь хотя бы приблизительно понять, куда может лечь новая порция мин. Но, кажется, графиня поняла это раньше их, за секунду до разрывов очень технично подставив мне подножку. Я растянулся на земляном полу сарая как раз в момент, когда снаружи бабахнуло два взрыва. Было почти физически ощутимо, как осколки мин впиваются в бревенчатые стенки сарая, а пара кусков металла даже влетела в открытую дверь и с противным свистом ушла куда-то в сторону мешков с зерном.

Больше по двору мин не кидали. Когда обстрел опять прекратился, я поднял голову, учуял, что снаружи сильно потянуло пороховым запахом тухлых яиц, и увидел, что все вокруг заволокло перемешанным с поднятой разрывами пылью дымом. За дымом было видно, что и часовой и сержант Грабовский рухнули на землю и лежат прямо там, где стояли. Я метнулся за порог и, осмотрев обоих, понял – готовы. И у одного и у другого в спинах было по нескольку рваных дырок, и они не дышали, тут уже требовался не санитар, а гробовщик. На всякий случай обыскав сержанта, я нашел свой бумажник на прежнем месте – в его нагрудном кармане. Что ж, подержался – и хватит с тебя. В другом его кармане я обнаружил отжатый у меня швейцарский нож. А вот свой «люгера» я при нем так и не обнаружил. Уже куда-то задевал, сволочь…

– Что делаем? – спросил я Кату, намереваясь прихватизировать «стен» Грабовского:

– Вооружимся?

– Ни в коем случае! – ответила она (тон был вполне убедительный). – Быстро назад, в сарай! Ждем окончания перестрелки и не нервничаем!

– Да я и не нервничаю, – сообщил я, возвращаясь в сарай и залегая на засыпанный сеном земляной пол рядом с графиней. – С чего мне вообще нервничать? Тем более, Крым наш.

Последнюю фразу я в тот момент выдал практически «на автомате», но при этом данное, малопонятное людям из 1944-го года выражение было чистой правдой и здесь. Ведь полное освобождение Крыма и Севастополя от немецко-фашистских захватчиков состоялось 9 мая 1944 года. Так что все верно – здесь Крым снова наш, причем уже три месяца. Ну а мы, как обычно – концентрированное добро, но, в случае чего, можем дать и по лицу за родную Катманду, как пели в одной старой песне.

Однако, услышав это, графиня посмотрела на меня как-то особенно странно.

– Что такое? – спросил я, не поняв, что не так.

– Да ничего. А я-то все гадала, откуда вы вообще взялись. Ведь никаких признаков перехода через портал нет – ни изотопных меток, ни остаточного излучения, ни спецчипов. Но при этом речь и манера общения у вас предельно странные, совершенно нетипичные и для местных аборигенов, и для людей из времен, соответствующих дате моего отбытия сюда.

– И какие ты делаешь выводы из этого? – поинтересовался я, сразу же запомнив слова насчет «изотопных меток» и «остаточного излучения», которые мне не очень понравились. А насчет «спецчипов» я, честно говоря, вообще не очень понял.

– Начало XXI века? – предположила Ката.

– Вроде того. А вот интересно – как этот исторический период принято называть у вас, там?

– Официально?

– Да.

– Если официально – «затяжной период системного упадка и деградации мировой цивилизации». Другое название – «предвоенный период», или «первый предвоенный период».

– Ну?! – подивился я тому, в какое интересное время я, оказывается, живу. Хотя, по здравому разумению, ничего хорошего в этом не было. Совсем. Про это вроде бы еще Конфуций говорил.