Владислав Морозов - Охота на охотника [litres]

И, разумеется, он сказал, что теперь все усложняется. Видимо, подразумевая прежде всего увеличение цены за свои услуги.

Графиня никак не отреагировала на это стихийное заявление. Она просто молча присела на накрытый брезентом ящик рядом со мной.

Пиперков немного потоптался на месте и удалился в корму, а далее Братанов с Шоповым полезли к единственной мачте судна и кое-как сумели развернуть на ней косой парус. Тем самым они, надо полагать, обозначили намерение своего шкипера неудержимо двигаться дальше, но практического смысла в этом действе было мало – ветра в эту ночь практически не было. Поэтому под парусом двигались мы еле-еле. Скорее даже не двигались, а просто дрейфовали по воле волн.

Закончив с постановкой паруса, «героическая команда» полезла чинить движок. Точнее, движок, судя по всему, чинил один Налбантов, а остальная троица торчала возле рубки, светила ручным фонарем, подавала какие-то железки и давала «ценные указания», щедро сдобренные ненормативной лексикой. Больше всех орал и нервничал Пиперков, из уст которого сыпались словечки типа «по-бъерзо», «затвора» и «лайна». То есть призывы поспешать вполне логично чередовались у него с намеками на тюрягу и говно. По-моему, говном он обзывал в основном движок, поскольку видимый эффект от починки был невелик.

Не знаю, что думала в тот миг Ката, но мне стало понятно, что достижение цели в виде турецкого берега откладывается и, возможно, на неопределенный срок.

Между тем начало светать. При свете «Бурята» выглядела еще более непрезентабельно, чем в темноте – все какое-то старое и потертое, кругом потеки ржавчины и зелени, а парус вообще оказался серым и неряшливо залатанным в нескольких местах. Ну а «люди Флинта», выйдя из мрака, перетрухали, что называется, совсем. Их «обветренный как скалы» шкипер уже кричал своим что-то насчет «иси еба майката», намекая тем самым на полный и окончательный звиздец. Его бесстрашные сокомандники реагировали на подобные реплики как-то вяло.

Плавание без руля и без ветрил, больше похожее на дрейф, стихийно продолжалось. И, как мне показалось, наш грозный капитан окончательно заблудился в трех соснах, а точнее, если использовать псевдоморскую терминологию, в трех румбах.

Между тем, по мере того, как небо над нами светлело, мы начали медленно приближаться к какой-то неожиданно возникшей по носу полосе белесого тумана. Туман был не шибко густым, и за ним просматривались неясные контуры недлинного куска обрывистого берега. Сплошной береговой линии я не разглядел, так что, возможно, это был мыс или остров. Что, таки сбылась картина Репина «Приплыли» (кстати, реально у этого художника никогда не было полотна с таким названием)?

Разумеется, на корме тоже заметили берег, и, кажется, энтузиазма у этих Бармалеев-44 резко прибавилось. А их придурочный атаман решительным шагом направился в нашу сторону. Собирался потребовать окончательного расчета или даже более того? Пока он топал к нам, обходя мачту с не очень уместным, обвисшим в безветрии парусом, я, на всякий случай, достал из половика, взвел и взял на изготовку автомат, чем поверг подошедшего Пиперкова в ужас. По-моему, оказавшись лицом к лицу с наведенным стволом, он был близок к тому, чтобы обосраться. Как мне казалось, уважающие себя контрабандисты должны были иметь при себе «на всякий случай» какое-никакое оружие, но у этой странной четверки точно не было ничего, кроме разве что ножей. Но их наличие можно было определить только путем стихийной рукопашки либо завтрака, во время которого они непременно начнут строгать помидоры и колбаску «на закусочку». Но ни драка, ни ранний прием пищи нам были на фиг не нужны. Похоже, и наш «корсар Бургасского залива» не имел каких-либо агрессивных намерений, поскольку его испуг при виде нацеленного «ППШ» был вполне реальным, и руки он поднял с готовностью.

– Какво ще кажеш? – спросила у него Ката, милостиво разрешив опустить руки.

Пиперков деревянным, словно у Буратино, голосом заявил, что вот он, прямо перед нами – тот самый турецкий берег. То есть ура, мы у цели.

В принципе, учитывая время, затраченное на пустое болтание по волнам, мы действительно могли запросто достичь Турции. Но ведь могли же и не достичь! И хрен проверишь, поскольку на берегу не написано, чей он.

– Жестоко. Подход към брега! – велела графиня. Я не сразу допер, что «жестоко» по-болгарски означает всего-навсего «замечательно».

– Товае невъезможно! – заныл шкипер, сделав несчастное лицо.

Пока они мило беседовали подобным образом, я продолжил рассматривать туманную полосу перед нашим носом. И все-таки, какой-то странный это был туман. У меня было стойкое ощущение, что к обычным ароматам моря при приближении к нему примешивается какой-то химический запах. А я в химии маленько понимаю, как-никак, всю жизнь прожил неподалеку от химических и нефтеперерабатывающих заводов.

– Какво означава «невъезможно»?!? – возмутилась Ката.

Видя, что настал черед моей реплики, я прицелился в Пиперкова, давая понять, что одной длинной очередью превращу в вермишелевую поварешку (в плане количества дырок) и его, и парус, и тех, кто остался позади него, в рубке. Одновременно с этим я объявил:

– Ще стрелям!

Одна из немногих фраз, которые я через пень-колоду знал по-болгарски, – обещание застрелить. И заодно поспешил задвинуть для солидности, из своего любимого, тарабарского репертуара:

– Юк кака бикше бе миндер хаслыр фиват силде!

Прозвучало это в меру угрожающе.

– Той не се шегува! – подтвердила графиня, что я не шучу.

– Недейте! То же Турция! Така е по-точно! – продолжил ныть шкипер, утверждая, что все как договаривались и он привез нас куда нужно.

– Не получаваш пари! – огорчила его Ката обещанием не заплатить.

Здесь Пиперков заныл совсем уж плачущим голосом побитой собаки, и в его речи причудливо переплелись «висока цена», «децата», «съепругата» и «болна свекърва», то есть расходы на ремонт усугублялись детьми, женой и больной тещей. Да-да, ребята, у болгар «свъекрва» это «теща», то есть все наоборот, в привычном для них стиле!

– И что с ним делать? – спросила Ката у меня, переходя на русский. Потасканный пиратский предводитель при этом замолк и прямо-таки изменился в лице, явно не зная, как ему реагировать на разговорный русский, тем более после произнесенной мной перед этим «речи тарабарского короля». Интересно, за кого он нас считал теперь – за каких-нибудь недобитых белогвардейцев или хитрых советских шпионов?

– Убивать их бессмысленно, – высказался я. – Возись потом с этой их дырявой калошей. Да и не контрабандист он, это и у него, и у всей его команды прямо-таки на лбу нарисовано!