Тимоти Рувидо - Хозяева плоской Земли [Путеводная симфония] [ЛП]

– Что случилось? – Он прикрыл книжку, заложив пальцем.

– Ничего. Вот, посмотри. – И я продемонстрировал ему своё запястье. – Ничего не напоминает?

– А должно?

Я молча указал на зелёную змейку его жены.

– А теперь, пока она спит, расскажи мне поподробнее, какими судьбами вы знакомы с той же Уитни, что и мы, и зачем вы к ней ездили. Думаю, зная мою историю, ты понимаешь, почему мне это кажется важным, не правда ли?

Думаю, тон моего голоса сказал ему больше, чем слова. Уловив в нём праведный гнев, Гордиан неожиданно легко сдался.

– Мы не хотели раньше времени никому об этом сообщать, но если всё пройдёт по плану, через несколько месяцев ты станешь дядей.

Я покосился на спящую сестру.

– И вы из-за этого попёрлись через весь остров за советом к какой-то ведьме?!

– Нет, у меня действительно был клиент в Рару. Так что получилось заодно.

– А зачем ты сначала нас обманул?

– Ни словом. – Палец предательски выскользнул из книжки. – В Окибаре тоже есть Уитни. А про эту я просто не хотел слишком распространяться, потому что Тандри пока скрывает своё положение, чтобы никого не волновать.

– Замечательно!

– Ну уж прости великодушно.

– Не вопрос. Только теперь всё-таки расскажи мне свою часть истории. Что ты про эту Уитни знаешь, и о чём вы с ней говорили.

– Да ничего особенного. – Гордиан говорил пониженным колосом, чтобы не разбудить жену, так что Василика, желавшая тоже послушать, наклонилась вперёд и довольно больно упёрлась локтями в мои колени. – Мы приехали три дня назад. Пока я работал, Тандри пыталась с ней связаться, но та два вечера нас не принимала. Не знаю почему. Согласилась лишь вчера, ближе к ночи. Мы пошли вместе. Она живёт у башни, неподалёку от рынка, где вы её встретили. Я ещё слегка удивился, что она там совсем одна – ни мужчин, ни друзей, ни приживалок. Сама нам дверь открыла, сама впустила. Это меня даже к ней расположило, потому что свидетельствовало о её уверенности в себе. Как я могу судить, боятся те, кто не честен на руку. Мы посидели, поговорили. Твою сестру больше всего интересовало, как у неё всё пройдёт и что можно сказать о будущем ребёнка.

– Нехорошо, – заметила Василика.

– Что?

– Есть вещи, которые лучше не знать заранее.

– Это не ко мне. – Он посмотрел на Тандри, как мне показалось, сочувственно. – Её кто-то из подруг в своё время нашептал, что Уитни эта чуть не чудеса творит и с ней обязательно стоит пообщаться, чтобы впоследствии ничего плохого не случилась. Она и от сглаза может уберечь, и…

– … сама сглаз навести, – хмыкнул я.

– Надеюсь, ты ошибаешься. – Уверенности в голосе Гордиана не было. – Мне, честно говоря, даже понравилось, как мы давеча пообщались. Она явно тётка непростая и многое про нас сказала сама, чего мы за собой даже не замечали. Ну и наперёд, разумеется, кое-какие указания дала. Подробности, уж извини, опущу.

– А этот талисман?

– Подарила. Денег не взяла.

– В каком смысле? – удивилась Василика. – Вообще?

– Нет, вообще, конечно, взяла, но талисман подарила и сказала, что за такие вещи деньги не берутся.

Мы разом показали ему свои сувениры и заверили, что очень даже берутся. Хотя, если разобраться, я ей монеты тоже просто так отсыпал, а она, получается, дала нам это «Пламя Тора» как бы за красивые глаза. В любом случае в накладе бабка не осталась.

– Будем надеяться, что всё обойдётся, – подытожил я. – Теперь-то родителям признаетесь? Мои точно будут рады. Кстати, кого она там вам наколдовала?

– Парня, вестимо.

– Здорово!

– Что здорово? – встрепенулась Тандри, которую наши радостные охи всё-таки разбудили.

Пришлось Гордиану признаваться в том, что он всё нам разболтал. Василика наконец-то оставила в покое мои затёкшие колени и выпрямилась. Глядя на неё, я невольно подумал, неужели вот передо мной сидит та, которой суждено стать матерью моих детей. Признаться, некогда я так же смотрел и на Ингрид. Кому-то из читающих эти строки серьёзность моих намерений может показаться странной или даже забавной, однако воспитание есть воспитание. Наверное, существуют на свете языки, в которых понятие «любовь» передаётся разными словами в зависимости от того, что под ним подразумевается: любовь к детям, любовь к родителям, к родине, к красивой соблазнительнице, к чтению, к природе, к еде, в конце концов. Потому что, согласитесь, если призадуматься, то всё это, называемое нами по недоразумению одним-единственным словом, вовсе не одно и то же чувство. Если же остановиться на моём примере, который вполне можно считать типичным, то любой мужчина знает, что переживает, когда видит перед собой просто притягательную женскую внешность, а что – когда откуда ни возьмись возникающая интуиция нашёптывает, мол, это она, та самая, с которой под венец и до гроба… Я почти шучу. Что до меня, то в обоих случаях интуиция моя то ли молчала, то ли лживо соглашалась. Появившаяся сейчас мысль вызвала улыбку: а что если, наоборот, внутренний голос не соврал, и у меня будут наследники от обеих? Василика никак не могла знать, о чём я думаю, но я заметил, что и она улыбается. Как же она мне нравилась!

Отчитав мужа, Тандри поинтересовалась, скоро ли мы до чего-нибудь доедем. Ей приснился нехороший сон, который она долго не соглашалась пересказать и уступила лишь тогда, когда Василика её слегка припугнула, напомнив, что, не выплеснув кошмар в реальность, ты рискуешь позволить ему воплотиться самостоятельно. Я про подобную примету никогда раньше не слышал, однако Тандри поверила и призналась, что ей снилась Уитни из Рару, которая вместе с двумя какими-то подельниками преследует наш зилот до самого Окибара, требуя вернуть нечто, что мы у них как будто украли.

– Ну, ребёнка ты у неё никак украсть не могла, так что успокойся, – наставительно заметил Гордиан. – Остались вы, друзья мои. Признавайтесь, что вы у старухи, кроме талисманов, взяли?

Он шутил, но мне сделалось слегка не по себе. Как вы уже поняли, я сразу же подумал про свёрток. Уитни была с ним связана. Подозрительная неосведомлённость о саркофаге, узнаваемый образ «ожерелья» в её талисманах – из нас четверых они были у троих, – появление её вне рынка в непосредственной близости от нашего зилота да ещё, действительно, в сопровождении обоих – двух – близнецов. Это ли не повод для безпокойства! Я посмотрел на Василику. Не знаю, читала ли она мои мысли, но выглядела девушка явно озабоченной, отчего улыбка, подаренная Гордиану, вышла вымученной:

– Ничего, кроме молодости.

Память моя всё-таки выборочна, поэтому в ней не сохранилось подробностей последующих нескольких часов той примечательной поездки. Тандри больше не засыпала, что не позволяло Гордиану заняться любимым чтением, и потому, если не ошибаюсь, именно он и стал на всё это время главным рассказчиком. Я иногда ему только помогал, давая короткую возможность передохнуть, поскольку Василика разошлась не на шутку, интересуясь то жизнью в Америке, то возможностями интернета, то его непосредственной работой, то жизнью в Окибаре. Вопросы она задавала впопад, а слушала с таким вниманием, что не ответить ей было просто невозможно. Дама на переднем сидении притихла, подавая признаки жизни редкими вздохами, отец с сыном то молча покачивались, делая вид, будто наш разговор их не интересует, однако выдавая обратное улыбками на гордиановы или василикины шутки, то тихо обменивались впечатлениями о видах за окнами. Во всяком случае, так мне казалось, потому что они при этом поворачивались друг к другу, и губы их шевелились. А зилот всё катил себе и катил. Я знал, что пока мы в нём, наша судьба и время целиком и полностью в руках и кнуте кучера. Они у нас тут такие. Если их хорошенько не попросить, они будут гнать лошадей, пока им самим ни приспичит остановиться. Оно в общем-то и понятно: какой смысл просто так останавливаться посреди леса, если можно чуток потерпеть и добраться до перевалочной станции, где и ноги разомнёшь, и перекусишь, и даже вздремнёшь. Подуставшей сестре я объяснил, что до ночёвки у нас будет обязательная остановка после полудня на обед и перекур. Василика всё поняла по-своему, открыла сумку и угостила нас замечательными свежими ватрушкам с яблочной начинкой. Оглянувшись, она предложила подкрепиться и нашим попутчикам, но те с благодарностью отказались, сославшись на плотный завтрак. Ватрушки нас приятно взбодрили. У Тандри ко всему прочему оказалась большая фляга холодного чая и два походных стаканчика. Я наслаждался, разделив один из них с Василикой. Мне казалось, я и пью, и одновременно целую её да ещё у всех на глазах, хотя наши друзья, разумеется, делали вид, будто всё в порядке вещей, как оно вообще-то и было, если не принимать в расчёт моих юношеских переживаний. Постепенно я списал свои прежние страхи на волнение и голод, день начался и проходил чудесно, солнце на ясном небе забралось в самый зенит и пыталось делать вид, что греет, зилот катил споро, а за дружескими беседами время и лошади бежали почти незаметно. Когда же нас в последний раз качнуло, и кучер крикнул «Приехали!», я уже знал, что у Гордиана в Штатах была кличка Фризер, что его любимое блюдо – настоящее итальянское спагетти с грибами под соусом «Бешамель», что он хотел бы назвать сына в честь своего деда Силоном, и что сейчас он плотно работает с американцами для получения нашим островом собственного домена верхнего уровня, что-то типа fz или fs после точки в адресе интернет-сайтов. Я, правда, так же плохо, как и Василика, понял, зачем это нам нужно, но Гордиан этим явно какую-то корыстную цель преследовал, вероятно, желая стать своего рода «монополистом на перспективу», как он сам честно выразился. Поскольку от него зависела безбедная жизнь моей сестры и будущего племянника, я не стал учинять допроса с пристрастием и только искренне пожелал удачи. Почему в таком деле нужно было сотрудничать именно с Америкой, а не с Европой, я не знал и не стал уточнять. Если честно, оба направления, как западное, так и восточное, интересовали меня крайне мало. Посмотреть большой мир, конечно, хотелось, но примерно так же, как слетать на Луну: занятно и безсмысленно. Да и зачем куда-то уезжать, когда у нас самих до сих пор можно отыскать заповедные места вроде пещеры на Ибини?