Константин Байдичев - Скользкая дорога

А не про меня поговорка, я специально приключений себе на жопу не искал! И вообще не искал, жил себе и жил, как все живут: дом-работа, дом-работа. Оно само! Может быть, само и рассосется, исхитриться бы дожить… Только надежда тает, как снег под дождем. Наоборот, как волной подхватило, так и несет меня куда-то все дальше и дальше, аж на другой континент забросило… Как возвращаться — ума не приложу. Ничего ведь не предвещало, обычный был день, о-быч-ней-ший! Как один хулиганистый автор напишет лет через семьдесят — бог плюнул, задул свечку и лег спать, сказав — да пошли вы все…

После боя мерзкий отходняк. Руки-ноги мандраж потряхивает, кровь стучит в виски, сердечко подавливает и легкие сипят дырявою гармонью. Хуже чем с похмелья. Не в мои годы рысачить по лестницам и крышам. И людей убивать не привык, даже таких стремных. Сейчас бы водки полстакана и спать. Да хрен-то там! Спокойно посидеть даже пяти минут не выйдет. Ветерок поднимается, крыша и задняя стенка амбара все сильнее дымит, какая-то сволочь умудрилась закинуть на крышу бутылку с керосином. На жести без последствий выгорело, но и под жесть затекло, дымит все сильнее, вот-вот вся крыша полыхнет. Ублюдки, суки, рвань, мало мы вас грохнули, мало. Ох, надо было гатлинг покупать, не жаться, всех бы тут и завалили… хватит мечтать, соберись, Колян! Отдышался? Легше стало? Подымайся! Некому больше, просто некому…

— Матушка, ведра где? Эй, бабоньки, милаи, до колодцу идите, воду таскать, амбар с конюшней тушить, пока не погорело все! И ребятню тащите, всем дело найдется… Пахом, вставай! Юн, зови своих, ноги в руки и пошли! Чего зубы скалишь, сейчас не до смеха бу…

Внезапно в открытые ворота вваливается толпа, мои стрелки хватаются за оружие, но бросившиеся к толпе бабы и ребятня в момент снимают напряг — мужики с пашни вернулись. Фух…

— Смотрю я на вас, Василий Михайлович и все больше убеждаюсь, что вы не тот, за кого себя выдаете.

Началось! Да оно и не кончалось, Коля! Ну не выглядишь ты на "вышли мы все из народа". Хоть в какие лапти обуйся да десять зипунов натяни. Издалека и пока молчишь, может и прокатит, но не среди тех, кто с тобой рядом обретается. Да и Куприянов… ты не смотри что он весь такой Иван, Фроськин муж. У него работа с людьми, самыми разными, без праздников и выходных, он поневоле подмечать все должен. И священник, человек по здешним меркам весьма образованный. Не топырься, слушай, в полемику не вступай. Поднимаю глаза на собеседника:

— Не пойму, о чем ты, Иван Петрович!

Куприянов выпятил нижнюю губу, поулыбался каким-то своим мыслям:

— Извольте. Третьего дня мэр изволил стройку посетить. Все наши рабочие ему старались уважение выказать, иные по привычке и шляпы сняли, а вы? Даже головы в его сторону повернуть не удосужились. А когда он подошел к вам, то поздоровались, как равный, гуддей, мол, мистер Генри, только что руки первым не протянули. Где вы успели вольных манэр нахвататься? Приехали недавно совсем, а по ухваткам уже вполне американец.

— Дык… мэр разве обиделся?

— Что вы! Он и внимания не обратил. Среди американцев вообще не принято чваниться. Но вы-то русский! Тут у меня и сомнений нет. Но не крестьянин. У них "шапку ломать" перед начальством в крови.

Простонародный говор ваш не особо естественный. Вы подбираете слова, прежде чем сказать. Так делают иностранцы. Но, я уже убедился, что вы, кроме русского, никаким другим языком толком не владеете. И настоящий, природный русак. Так виртуозно и к месту изъясняться русским матом, как вы, ни один иностранец не сумеет. Что скажете?

Пожимаю плечами.

— Еще? — у Куприянова на лице написано удовольствие от игры в детектива. Упивается процессом, не задумываясь, кто же может прятаться в тени. Зачем он прячется. И на что этот, спрятавшийся, способен. Постараюсь не обидеть гостеприимного хозяина. Черт возьми, самому интересно, что же ему в голову придет. Петрович меж тем продолжает:

— Ваши руки похожи на руки официанта. Или инженера. На руки человека, почти никогда не занимавшегося тяжелым трудом. К священнослужителями без всякого почтения относитесь. Или эта ваша "оборона". Да вся затея с вооружением рабочих из ряда вон! Крестьянин бы доложил и ждал, как начальство рассудит, а вы сразу предложили решение. Настояли на нем! Мало того, вы подобрали способных и решительных людей, подготовили их. В кратчайший срок! А оружие? Выбрали с понятием, самое современное! И наши мужики под вашим началом действительно перепугали всех бандитов в округе. Уже неделю в Сакраменто и Сан-Франциско люди на улицах, в барах, кофейнях и ресторанах, на базаре болтают про горстку отчаянных русских, перестрелявших банду. Про вас даже в газетах пишут! Вот, извольте прочесть. Вчерашний нумер.

Куприянов поднял со стола "Sacramento Union" и показал статью. "Russian counter strike!" [72] Russian counter strike. (англ) Русский контрудар. Я развел руками:

— Петрович, по аглицки читать не умею. На базаре, в лавке, обьяснюсь, а читать — пока нет.

Он развернул газету, прищурился, мотнул головой:

— Эвон, заголовка-то какого удостоились! "Русский контрудар!" Словно про войну писано!

"Итак, не успело солнце растопить скудный снег на полях и оврагах вокруг Сакраменто, как люди, именующие себя скваттерами, тут же занялись любимым делом — начали вбивать в почву колья, объявляя, что эта земля принадлежит им по праву. "Право" они толкуют по своей правой ноге — куда поставил, тут и прав. Успех в тот день им не сопутствовал — у земли оказались хозяева, проделавшие ту же самую процедуру намного раньше. И, наравне со скваттерами, считавшие эту землю своей. Почему, несмотря на полную схожесть взглядов, они не пришли к согласию — неизвестно. Обсуждение получилось настолько энергичным, что на шум собралась половина города. Даже шериф почтил мероприятие своим присутствием. Пока скваттеры дискутировали с фермерами, вторая половина города, весёлая и бесшабашная, решила устроить вечеринку.

Собравшись в баре, они оросили свою бренную плоть виски и, рассудив, что Отец наш небесный завещал делиться, принялись делить имущество отсутствующих жителей города в пользу ближнего, коими полагали себя.

Подпалив бар, где начался карнавал, а так же изрядно преумножив содержимое своих карманов, веселые ребята решили засвидетельствовать почтение Господу за столь щедрые дары. У ворот православного храма кто-то из пришедших, исчерпав аргументы в теологическом споре, выстрелил в священника отца Майкла из револьвера.

Православные американцы по достоинству оценили религиозный порыв пришедших и немедленно отправили на встречу с Господом пятерых наиболее рьяных неофитов. Оставшиеся на грешной земле, в порыве религиозной экзальтации перебили стекла в храме и решили возжечь поминальный огонь в честь только что ушедших в мир иной. Не найдя ничего более подходящего, подожгли конюшню православного прихода. Русские приветствовали поджигателей картечью, от чего еще четверо весельчаков тут же предстали пред высшим судией. Кому не повезло с ним встретиться, разбежались, орошая тротуары кровью из простреленных рук, ног и прочих частей тела, при этом жалобно сетуя на русских и судьбу. И она их настигла, в лице городского шерифа, в тот же день. Русский ганфайтер Васья, застреливший в ходе столкновения пятерых налетчиков, в беседе с шерифом оценил нападавших непереводимым с русского выражением pidori jobanie и занялся вместе с остальными тушением пожара.