Анатолий Дроздов - Князь Мещерский [СИ]

— Дзенькуе бардзо [56] Большое спасибо (польск.) , пан! — заговорила, мешая русские слова с польскими. — Вы уратовали [57] Спасли (польск.). мне внука.

— Я врач, пани, — ответил Михаил. — Это мой долг.

— Не скажите, пан! — покачала головой полька. — Обовязок [58] Долг (польск.). можно выконать [59] Исполнить (польск.). разно. Мне мувили [60] Говорили (польск.). , цо вы много часу стояли над Анджеем, поки не зробили вшистко [61] Сделали все (польск.). . Герман не уратовал бы поляка, а вот русский зробил. Пан мае невесту?

Михаил задумался. Вопрос прозвучал неожиданно, и он затруднился с ответом.

— Есть барышня, которой я собираюсь сделать предложение, — признался, наконец.

— Подаруйте ей то!

Полька протянула узкую продолговатую коробочку. Михаил взял ее и открыл. На черном бархате внутри лежало золотое изящное ожерелье, усыпанное красными камнями прихотливой огранки.

— То наше, фамильное, — сказала полька. — Рубины. Берите, пан!

— Не могу! — попытался отказаться Михаил. — Это очень дорого. Вам самой пригодится, в Польше сейчас трудно.

— Не голодаю, пан, — усмехнулась женщина. — Я княгиня, а не хлопка, пенензы маю [62] Деньги есть (польск.). . Герман нас грабил, но взял не вшистко. Вы уратовали мне внука, а ён едны, цо мне засталось. Сын с невесткой сгинули. По сравнению с жичей внука то прах. Берите, пан!

Михаил взял – не смог отказаться. И вот теперь, любуясь игрой камней, представлял, как вручит подарок Лизе, а та… Далее фантазия тормозила, но думать было приятно.

В Могилев санитарный поезд прибыл утром. Михаил попрощался с коллегами, с которыми успел свести знакомство в пути, подхватил чемодан с подарками, саквояж с личными вещами и вышел на привокзальную площадь. Стоявшие там извозчики, разглядев погоны приезжего, соскочили с козел, и наперебой стали зазывать врача в свои экипажи, именуя его, кто высокородием, а кто – и превосходительством.

— Мне нужно в имение Дубки Шкловского уезда, — остановил Михаил этот поток красноречия. — Кто отвезет?

Извозчики притихли и зачесали в затылках.

— Далеко, барин! — сказал один, с густо заросшим бородой лицом. — Тридцать верст в один конец. Десять рублев!

— Пять! — сказал Михаил.

— Сидай! — кивнул возчик.

Бричка у него оказалась старой и разбитой. На булыжной мостовой она гремела колесами и скрипела сочленениями, а пегая лошадка тащила ее флегматично, не обращая внимания на понукания кучера. Ехали почти день. Михаила порядком растрясло, хорошо, что в пути они пару раз останавливались – справить нужду и напоить кобылку. Наконец бричка свернула с мощеного большака на грунтовую дорогу и покатила по мягкой земле. Они миновали рощицу и выбрались на обширное поле.

— Вон они, Дубки! — извозчик внезапно ткнул кнутом вперед. — Приехали, барин!

Михаил привстал с сиденья. На небольшой возвышенности стоял двухэтажный, крытый железом дом, обнесенный кирпичной оградой. Ворота из кованых прутьев были открыты, бричка миновала их и подкатила к крыльцу с двумя оштукатуренными, крашеными известкой кирпичными колоннами. Те поддерживали деревянную балку, на которую опиралась крыша из железных листов. Еще во дворе имелся отдельно стоящий деревянный флигель, какие-то хозяйственные постройки, но Михаил толком не разглядел, поскольку из дверей дома на крыльцо выбежали две девушки в глухих платьях под горлышко и с платочками на головах.

— Мойша! Мойша приехал! — завопили они и метнулись к бричке.

— Хая! Циля!.. — Михаил соскочил на землю, обнял и расцеловал сестер. — Как давно я вас не видел! Вы такие взрослые.

— Хочешь сказать, старые? — сощурилась Циля.

— Не слушай ее! — затараторила Хая. — Мы получили твое письмо, и так ждали, когда приедешь! Все глаза проглядели. Вот она, — Хая ткнула пальцем в сестру, — от окна не отходила.

— А сама? — фыркнула Циля и повернулась к брату. — Ты стал таким важным, Мойша! Настоящий генерал! — она коснулась пальцами его погона на шинели.

— Какой он вам Мойша! — раздалось с крыльца. Все трое обернулись. Между колонн стояла немолодая, худощавая женщина в темном платье и в таком же платке. Из-под него выбивались волосы цвета соли с перцем. — Перед вами, дочки, барон Михаил Александрович Засс, военный врач и статский советник.

Последние слова она произнесла с гордостью.

— Мама! — Михаил взбежал по ступенькам и обнял женщину. — Как же я скучал по тебе и сестрам! Погоди! — он отступил на шаг и засуетился. — У меня там подарки. Сейчас!

Расплатившись и отпустив извозчика, он занес вещи в большую прихожую, где, положив чемодан на стул, открыл его.

— Выбирайте! — сказал, указав на свертки. — Кому что.

Сестры подбежали и стали рыться в чемодане, разворачивая бумагу и вытаскивая наружу отрезы ткани и чулки. Все это сопровождалась радостным визгом и охами. Мать смотрела на них с улыбкой.

— Там и для тебя, мама! — сказал Михаил.

— Потом! — махнула она рукой. — Успею. Ты надолго?

— Пару дней пробуду, а потом в Москву. Служба.

Михаил сказал это, стыдясь. Никто не ждал его в Главном военном госпитале. Он вполне мог провести с родными неделю, даже две. Но остаться более чем на два дня не позволяло стремление как можно скорей увидеть Лизу.

— Как вам здесь, в имении? Нравится? — спросил, чтобы избавиться от неловкости.

— Что ты спрашиваешь? — покачала головой мать. — Забыл, как в Чаусах жили? Здесь мы как дворянки: я не знаю, что такое кухарить, а дочки – стирать. Все делает прислуга. Управляющий нанял для нас горничную, а кухарка и прачка здесь были. Теперь в шелка вырядимся, как купчихи, — мать улыбнулась. — Управляющий не хотел нас поначалу принимать. Приехали какие-то жидовки и говорят, что они теперь хозяйки, — мать хмыкнула. — Я ему доверенность твою показала, паспорт – все не верил. Пришлось пригрозить исправником.

— Прогони его! — сказал Михаил.

— Зачем? — мать пожала плечами. — Казимир Францевич – хороший управляющий и совсем не вор. Я бухгалтерские книги проверила – копейка в копейку. А что нас не пускал, так хозяйское добро берег. Разобрались. Я вас завтра познакомлю: он в Могилев уехал. Бычки подросли, пора на мясо сдавать, нужно договориться о цене. Еще масло свежее повез, яйца. В имении большой птичник и коровник. Корма свои – ничего не покупаем.

— Говоришь, как помещица, — засмеялся Михаил.

— Так она и есть, — кивнула мать. — Мне тут интересно, хотя девочки скучают. Подруги остались в Чаусах, новых завести негде. Замуж бы их отдать, — она вздохнула, — да кто ж возьмет? Циле двадцать пять лет, Хае – двадцать два. Старые совсем. Разве что вдовцы какие найдутся…

— Никаких вдовцов! — покачал головой Михаил. — Как устроюсь в Москве, заберу вас. Это здесь девушка в двадцать пять лет старая, там – вполне еще ничего, особенно с приданым. Сколько имение дает в год?