Евгений Красницкий - Так не строят!

– Кондрат, погоди, разговор есть! – Филимон как будто поджидал Сучка у подножия башни.

– Иду! – недовольно откликнулся плотницкий старшина.

«И чего его нелёгкая принесла? Вот же невезуха! Как пить дать ещё на что-нибудь запряжёт… И слова не скажешь – сегодня он тут воевода!»

– Пошли-ка в холодке посидим. – Лицо старого воина так и лучилось умиротворением. – А то жарко тут.

– Дел невпроворот, Филимон, – Сучок дёрнул щекой.

– Дел всегда невпроворот, – кивнул наставник, – но всё же пойдём, присядем.

– Как скажешь, воевода!

Филимон привёл Сучка всё к той же лавке, не торопясь утвердился на ней, но сесть старшине не предложил.

«И этот изгаляться вздумал, хрен старый, в рот ему дышло! От как дал бы ему сейчас промеж гляделок, чтоб башка не шаталась, без греха, без стыда и досыта! Хотя этому дашь, пожалуй… Как он меня утром! Ладно, постоим, он в своём праве».

– Ты чего меня позвал, Филимон? – Плотницкому старшине не терпелось вновь окунуться в водоворот дел.

– Чего позвал? – наставник на мгновение задумался, а потом гаркнул: – Ты что творишь, козлодуй?! Драть тебя в перед и зад с лихим посвистом вдоль, поперёк и наискось под колокольный звон и в мудовые рыдания! Ты какого ядрёного огородного овоща дурь несусветную порешь, осёл иерихонский?!

– Ты чего лаешься, Филимон?! Я тебе не отрок! – Сучок развернул плечи и враз стал похож на мелкого и не по росту драчливого петуха.

– Молчать!

Плотник заткнулся на полуслове. Умел старший наставник добиваться повиновения, не отнимешь.

– Чего лаюсь, узнать возжелал? – Филимон прищурился. – Сейчас я тебе, голубь ты мой ласковый, всё поведаю! Ты здесь кто, воинский начальный человек или баба на сносях?! Молчать!

– Слушаюсь, господин наставник! – Сучок сам от себя не ожидал, что в ответ на поносные слова вытянется в струнку.

– О! Опамятовал немного. А раз так, слушай, – наставительно воздел вверх палец старый воин. – Ты когда строишь чего, к мастерам и подмастерьям во всяк час не лезешь? Ну, чего молчишь, отвечай?!

– А чего к ним лезть, они и сами дело знают!

– О! А к работникам? Они-то так-сяк? – отставной полусотник продолжил терзать Сучка.

– Тоже не лезу: их на сложную работу не ставит никто, и мастера над ними есть! – Плотницкий старшина начал наливаться краской.

– А за каким тогда хреном ты сейчас носишься, как в ж…у укушенный? Отвечай! – Филимон бил наотмашь.

– Так за всем пригляд же нужен!

– За всем, говоришь? – отставной десятник издевательски хмыкнул. – А как кто в отхожем месте зад подтирает, тоже приглядывать будешь? Запомни раз и навсегда: если начальный человек у подчинённого вечно над душой стоит, то подчинённый от того злой становится, и никакое дело у него не идёт! Мало того, со временем обленятся все и без пригляда начальственного никто вообще ни хрена делать не станет. А зачем им гузно своё утруждать? Всё одно прискачет долбоклюй, по-своему переделать заставит да ещё по шее даст!

Филимон стукнул кулаком по колену:

– И сам начальник от того тоже портится. Когда сам всё делаешь, то рано или поздно начинаешь думать, что под рукой твоей одни уроды да дурни косорукие и ленивые, а потом и вовсе на всё хрен кладёшь с размаху! А служба все равно идёт – и без тебя. Хоть и хреново, но всё лучше, чем с тобой. Вот тут-то лапки и опускаются, да так, что помереть охота… Что, не так, скажешь?!

«Да чтоб тебя в дубовый гроб под звонкие песни! Как наизнанку вывернул! Утром мордой в пыли извалял, а сейчас как в выгребную яму макнул! С размаху! И ведь не возразишь… Как с титешником сопливым! Только я ему не хрен с горы, поленом деланный!»

– Угу, – Сучок кивнул, вроде бы соглашаясь, но тут же вызверился. – Только ты мне зубы не заговаривай, я тебе не сопляк какой! Чай, не последняя у меня на Руси артель, и вроде с ней справляюсь! – старшина сплюнул сквозь зубы. – Верно ты говоришь, но это только тогда, когда подручные сами хоть что-то умеют, а тут только я да мои, кто постарше, в ополчении стояли, а остальные нет! Вот и приходится…

– Тпру-у! – Филимон почти не повысил голоса, но Сучок тут же заткнулся. – Ты куда поскакал, воин великий? Что в ополчении стоял, то добро. А что Буне, супротивнику твоему, это тоже не в новинку, ты знаешь, витязь? Отвечай!

– Нет! – зло каркнул в ответ мастер.

– О! – Филимон опять воздел палец вверх. – А должен был! Но молодец, не испугался в незнании признаться, хвалю!

– А…

– Нишкни, я ещё не всё сказал, – наставник слегка насупил брови. – А подумал ты, голубок, отчего так? Ведь должен был – есть у кого учиться. Вон, на боярича глянь, он-то с каждым своим отроком не носится и с урядником тоже, да и тебя, тетерева сизокрылого, тоже не на помочах водит, верно?

– Верно… – от такого выверта Сучок закусил губу.

«Ну ни хрена себе! Нашёл с кем сравнивать! Да Лису побольше, чем мне, достаётся. А треплют-то его как – и лежмя, и плашмя, и всяко разно! Лён так не мнут да не теребят, как его… Навалили на парня – вол сдохнет столько тащить!»

– А что он делает? – старый воин хитро прищурился.

– Ну, ты и спросил! – Воинственно выставил бороду вперёд плотницкий старшина. Больше для себя выставил – ну, не мог Кондратий Сучок просто так сдаться и отвечать, как почтительный отрок перед наставником! Только, вскинувшись, старшина, противореча сам себе, тут же полез скрести пятернёй плешь. – Он всё через ближников своих да через урядников, каждому своё дело определяет, следит, как они то дело исправляют, но сам, ежели дури не творят, не вмешивается, – лицо Сучка сделалось задумчивым. – Всех с уважением выспрашивает, если дело говорят – на похвалу не скупится… Если наказывает, то с холодной головой и по делу… И допрежь всего думает, кого на какое дело поставить… Ну, не знаю…

– Во-о-от! Допрежь всего думает! Главное ты сказал, Кондрат, и остальное верно, только не всё! Я, когда допёр, сам подивился! – Филимон снова пристукнул ладонью по колену.

– Чему подивился? – Старшина всем телом подался вперёд.

– Да есть чему, – наставник осторожно прислонился к стене. – Что дело каждому подбирает по склонности, что учит и учиться заставляет, то не диво…

«А что же тогда? Хотя Лиса куда не ткни, всё не как у людей…»

– Диво вот в чём, – меж тем продолжал Филимон, – Михайла про всех своих людей всё знает: кто чем дышит, кто на что способен, кого к какому делу приставить можно и до каких пределов ему то дело доверить. Всё знает! Понял?!

– Понял вроде, – Сучок заскрёб в затылке.

– Ни хрена ты не понял! – глаза у наставника горели. – Он людей своих знает! Ты хоть раз о своих людях так задумывался? Давить их ты научился, тут большого ума не надо. А вот поднять их… Нет, не так – заставить их самих подниматься, самих болеть за общее, а не ждать, чего ты им приказать соизволишь… Найти для них такое дело, какое они сами своим считать станут, общим и единым для всех…