Макс Мах - Попаданец — лучшее (сборник)

– Да вроде ничего, – попробовал пожать плечами старпом. – А вы, Елизавета Аркадиевна? – он был явно удивлен ее визитом. – Я к тому, что мне еще сегодня днем сказали, что вы того. Ну, то есть не жилец.

– Нет, Монастырев, – покачала головой Лиза. – Это они поторопились. Меня убить не так просто, как кажется. Живучая я. Это, к слову, уже третья или четвертая попытка. Зависит, как считать. Однако вот она я.

– Если честно, рад безмерно, – улыбнулся старпом. – Было бы жаль… – помрачнел он. – А мы вам все жизнью обязаны…

– Да что за глупости! – возмутилась Лиза. – Я вас всех едва не погубила! Потери, небось, зашкаливают! Это ведь авантюра была чистой воды!

– На войне как на войне! – не согласился с ней Монастырев. – Вы нас спросили, мы ответили. Не дети, знали, на что подписываемся! А потери для такого боя – умеренные. Семнадцать процентов списочного состава, считая раненых, то есть и нас с вами.

– Сергей! – напомнила о своем присутствии жена Монастырева. Разговор-то шел, минуя ее, едва ли не над ее головой.

– Ох, извини! – смутился старпом. – Елизавета Аркадиевна, разрешите представить вам мою супругу.

– Зинаида Павловна Монастырева, – встала со стула жена старпома, все еще, по-видимому, не понимая, что здесь происходит, и кто такая эта странная женщина в больничном халате.

– Зина, – повернулся к ней Монастырев, – познакомься с моим командиром. Капитан второшо ранга Браге, прошу любить и жаловать!

– Вы командир крейсера?

«И эта туда же!»

– Зинаида Павловна, – через силу улыбнулась Лиза. – На данный момент я всего лишь пациентка госпиталя. Родственники приедут утром. Знакомых, кроме Сергея Мартыновича, никого. Отсюда просьба, не могли бы вы великодушно ссудить меня червонцем или двумя? До утра.

– Червонец? – не поняла ее женщина.

– Зинаида Павловна, – разъяснила ситуацию Лиза, – я, видите ли, была трое суток без сознания. В меня, разумеется, вливали раствор глюкозы и физиологический раствор, но это не еда, и мне сейчас смертельно хочется есть, а денег нет.

– Ох, извините! – вскинулась Монастырева. – Экая я глупая! Присаживайтесь, пожалуйста, – показала она на стул и потянулась к сумке. – У меня вот тут ватрушки, пирожки с марципаном и апельсины…

– Зина! – остановил жену Монастырев, – дай, пожалуйста, Елизавете Аркадиевне, четвертной… Есть у тебя с собой деньги?

– Есть.

– Ну, вот и дай! А пирожки твоей матушки Елизавета Аркадиевна попробует позже. Договорились?

– Да! Естественно… – смутилась женщина, которая, по-видимому, никогда по-настоящему не голодала. – Сейчас, сейчас…

Через минуту – никак не более – Лиза уже плелась по госпитальному коридору, сжимая в руке кредитный билет Себерского Государственного банка достоинством в двадцать пять рублей…

Путь до кантины занял у нее десять минут, но зато столовка, как и обещала давеча милосердная сестра, оказалась открытой и практически пустой. Пара мужчин в белых халатах за дальним столиком, пожилая женщина за столиком около прилавка, ну и сама Лиза.

– Любезный! – позвала она молоденького артельщика, задремавшего, подставив под щеку кулак. – Проснись, милый, и восстань!

Ну, паренек и «восстал», да так резво, словно его с перепугу родимчик хватил.

– Тише! Тише! – успокоила его Лиза. – Ну, ты как, по-русски разумеешь, или память напрочь отшибло?

– Что изволите, сударыня? – вытянулся за прилавком парень.

– Горячее есть?

– Сейчас только пшенная каша, – развел руками артельщик и выразительно посмотрел в темное окно.

– Пшенка? – вздохнула Лиза. – Ладно, пусть будет пшенка. Заправить-то есть чем?

– Обижаете, сударыня! Имеем сливочное масло и смальц со шкварками.

– Звучит соблазнительно, – согласилась Лиза, чувствуя, что еще немного и у нее живот к позвоночнику прилипнет. – Давай, друг, сразу двойную порцию, ну и шкварок, шкварок не жалей! Добавь пару кусков хлеба и… Есть у тебя что-нибудь мясное? Колбаса, буженина, окорок?

– Хлеб предпочитаете белый или черный, – включился, наконец, парнишка.

– Белый.

– Окорок тихвинский?

– Режь! И плесни чего-нибудь крепкого!

– В госпитале алкоголь запрещен, – уныло сообщил юный артельщик.

– Ну, так ты мне в кружку плесни! – пожала плечами Лиза. – Граммов сто пятьдесят. И еще пачку папирос, – она посмотрела на полку за спиной артельщика и мысленно покачала головой. – Давай, что ли, «Восторг»! И спички не забудь.

В шкварках оказался любимый Лизой жареный лук с тимьяном и майораном, а в кружке водка, хотя, возможно, это был самогон. Так что каша ушла влет. И хлеб. И окорок. И два стакана чая с пряниками.

«Жизнь удалась, – думала Лиза, поднимаясь на свой этаж. – Не убили. Не умерла. Не спятила. И наелась от пуза».

Она остановилась на лестничной площадке третьего этажа, села на деревянную скамейку поближе к пепельнице, закурила папиросу «Восторг» и вдруг почувствовала, что к глазам подступили слезы.

Быть героем почетно. Народ любит своих героев. И ее, Лизу, народ знает и любит. А как же! Ведь она пилот. Авиатор. Кавторанг и кавалер «Полярной звезды». Но, может быть, лучше быть просто любимой женщиной Джейкоба Паганеля? Выйти замуж за красивого и умного мужчину. Уехать в Англию, в Шотландию, в Эдинбург. Пить виски, ездить верхом среди зеленых холмов. Есть отварную рыбу и баранину, пожаренную по-простому на решетке без приправ и излишеств. Слушать волынку, смотреть на дождь за окном. Родить детей, если, конечно, она еще способна на этот подвиг. Просто жить…

День начался с побудки, но пробуждение вышло не из приятных. Оказывается, Лиза заснула прямо на скамейке, на лестничной площадке третьего этажа. Там ее и обнаружил доктор Евграфов, направлявшийся спозаранку в свой кабинет на том самом третьем этаже. Вышел скандал, потому что все было неправильно: пациентка, вместо того чтобы находиться в коме, спала на скамейке для посетителей, живая и, похоже, здоровая, и мало того, от нее явственно несло алкоголем, что в общем-то не странно, если учесть, что выпила она за поздним ужином никак не меньше трехсот граммов водки. Лиза посидела на скамейке, слушая гневные филиппики эскулапа, поморгала глазами спросонья, да и врезала, недолго думая, доктору в глаз.

– Накопилось, – объяснила она начальнику госпиталя чуть позже, не испытывая при этом ни малейшего раскаяния.

– Эх, – вздохнул полковник медицинской службы Кулешов, немолодой одышливый мужчина в мешковатом мундире нестроевого командира, – будь моя воля, отдал бы я вас, капитан, под суд!

– Военный суд называется трибуналом, – поправила его Лиза. Настроение у нее было поганое – дальше некуда, а бояться ей попросту надоело. – Решили отдать, не тяните!