Макс Мах - Попаданец — лучшее (сборник)

– Не могу, – снова вздохнул начальник госпиталя. – Во-первых, Евграфов идиот и неуч. После того, что он понаписал в вашей истории болезни, я бы его и сам высек. Но мне можно, я его начальник и несу ответственность за его художества, а вы, Елизавета Аркадиевна, пациент и не имеете права на рукоприкладство. По-хорошему вы даже голос повышать на медперсонал не имеете права.

– А во-вторых? – заинтересовалась Лиза, закуривая.

– Во-вторых, нечего ему было крик поднимать, – полковник неодобрительно посмотрел на пускающую дым Лизу и, щелкнув серебряным портсигаром с монограммой, тоже взял папиросу. – Ну, выпили и выпили. В конце концов, после такого стресса, какой вы пережили в бою, я бы вам и сам водки выписал. Граммов двести пятьдесят.

– Ну, я столько и выпила, – пожала плечами Лиза. – Это все или есть еще и «в-третьих»?

– В-третьих, – хмыкнул начальник госпиталя, выдыхая дым. – В-третьих, мне уже с утра звонили два адмирала, два гвардейских полковника и статс-секретарь Министерства Главы Правительства. И всех, представьте, интересует состояние вашего здоровья. Меня, кстати, тоже.

– А что со мной не так? – насторожилась Лиза.

– Да все вроде бы нормально, если смотреть со стороны, – пыхнул папиросой полковник. – Это и настораживает. А ведь вы, голубушка, едва из комы вышли. Три дня в коме – это вам не фунт изюма!

– Так, может быть, это была не кома? – осторожно поинтересовалась Лиза.

– Да нет, капитан! – покачал головой врач. – Самая настоящая церебральная кома второй степени!

– А какие симптомы? – Любопытство заставило Лизу забыть, что речь идет о ней самой.

– Ну, как вам сказать… – задумался было полковник. – Дыхание Чейна-Стокса…

– Что, простите? – Лиза такой термин слышала впервые.

– Дыхание Чейна-Стокса… Это, капитан, так называемое периодическое дыхание. Периодичность же выражается в смене поверхностных и редких дыхательных движений частыми и глубокими, и наоборот. Притом не резко, а по нарастающей.

– Я так дышала?

– Да, капитан, именно так вы и дышали.

– Что еще?

– Глубокий сон, ступор, – начал загибать пальцы полковник, – резкое ослабление реакции на боль, спонтанные некоординированные движения, непроизвольное мочеиспускание и дефекация…

– Простите, доктор, я что, описалась? – Узнавать об этих подробностях было стыдно, но и не знать – глупо.

– Да, – кивнул доктор, – и неоднократно, но стыдиться тут нечего. Вы же в коме лежали… Мы, признаться, уже и о катетеризации подумывали, а вы вдруг возьми да проснись.

– А причина комы?

– Обычно травма головы. Закрытая черепно-мозговая… И у вас как будто не в первый раз. Вот Евграфов вас и похоронил. Но так, как вы, из комы не выходят. И внешне вы, капитан, коматозной больной не выглядите… Ну и еще по мелочам… Одним словом, странная история. Но мы вас тщательно обследуем и попробуем в этом медицинском казусе разобраться.

– А может, ну его? – предложила Лиза. – Жива и слава богу. Выписывайте меня, пока я еще кого-нибудь не побила, и я…

– Вы не поняли, капитан, – покачал головой доктор. – Это не мое решение. Это приказ Адмиралтейства. Обследовать тщательно, но быстро!

В десять утра приехали Надежда и Клавдия. «Прискакал» бы и Паганель, но ему, как иностранцу, покидать Шлиссельбург в военное время не рекомендовали. Однако от Клавдии Надежда отвертеться не смогла. Она, впрочем, и не пыталась. Причина проста – любовь-морковь, ну а, кроме того, чем дальше, тем больше, себерская дива относилась к Лизе как к родной. Как к сестре, например. К давней подруге или к любимой женщине. Правду сказать, там всего было намешано. И немало.

Женщины примчались на «Кокореве», но мчаться удавалось не везде: на дорогах блокпосты и пробки из-за прохождения армейских колонн. Тем не менее добрались. Таких двух поди еще останови! Привезли тюк одежды и две сумки съестного: все тряпки из Лизиного гардероба, какие показались им подходящими к случаю, и деликатесы, до каких смогли добраться в ранние утренние часы по дороге из Шлиссельбурга в Ивангород.

– Ну, вы даете! – возмутилась Лиза. – Вы куда ехать собрались: на голодный остров или в цивилизованный европейский город?!

– Только не ругайся! – увещевала Лизу Надежда, выкладывая на стол вкусности и разности себерского хлебосолья. – Тут не так уж и много всего. Только кажется…

Лиза, впрочем, и не собиралась ругаться! Зачем? Она была счастлива. И дело не в еде и одежде. Не в трусах и лифчиках, если на то пошло. Не в копченых угрях и вологодском сыре, а в том, что Надежда и Клавдия преподали ей очередной жизненный урок: пусть их и немного, но в этом мире есть люди, которые дороги Лизе, и кому дорога она. Небезразлична. Где-то так.

Однако ни поесть толком, ни поболтать, ни переодеться Лизе не дали. Набежали эскулапы, и «пошла писать губерния». Для начала ее осмотрел хирург, через час передавший Лизу, словно переходящее красное знамя, офтальмологу, а уже от того она попала на рентген. После рентгена Лиза все-таки поймала паузу, чтобы переодеться, но поесть нормально смогла только ближе к вечеру, сдав анализы и побывав у ЛОРа, гинеколога и на кой-то хрен у кожника. Невропатолог и психиатр ожидались только назавтра, как, впрочем, и ортопед-травматолог и еще какой-то профессор из Ниена, занимавшийся чем-то, что называлось нейропсихология.

«Ну, ладно! – решила Лиза. – Оно, может быть, и к лучшему! Пусть осмотрят! Но про боли я никому рассказывать не обязана!»

Тюрдеев – скотина – что-то такое про ее боли знал, и даже снадобье подходящее соорудил, но ничего толком не рассказал, а теперь его об этом и не спросишь. Унес гад тайну с собой в могилу…

Между тем время приближалось к вечеру, и Лиза смогла, наконец, переодеться. Надела брюки галифе и пилотский китель и даже чувствовать себя стала лучше. Конечно, это был не мундир, но все-таки нечто вполне приемлемое. В байковом халате Лиза ощущала себя пациентом, теперь же она снова стала человеком. Нельзя сказать, что история с переодеванием сильно понравилась медперсоналу, но возражать лекари не посмели, имея в виду Лизин скандальный характер. Только попросили заменить ботинки шлепанцами, но Лиза и сама не возражала: пусть ноги отдохнут.

Наконец, суета поутихла, и не без помощи медперсонала – подругам для полного счастья недоставало пары стульев и кое-какой посуды – в палате был накрыт стол, и даже бутылка старки прихерена на широком подоконнике за занавеской. Ну, не всухую же пировать, в самом деле!

Сели за стол. Клавдия плеснула понемногу в чайные чашки, и Надежда провозгласила тост:

– За нашу авиатрикс! И пусть сдохнут все завистники!

– Это два тоста, – улыбнулась Клава, – но пью за оба.