Ярослав Зуев - Новый Вавилон

— ПЛЕТКУ СЮДА ДАВАЙ, ПАДЛО! — кажется, прорычал гигант, я не сумел с лету перевести этой фразы, ее смысл сделался очевиден по реакции Меера Ароновича. Извозюк почти целиком заслонил его от нас с Гуру, но мне почудилось, Триглистер схватился за кобуру. Его немедленно разоружили и, подхватив под локти, потащили тем же путем, что и тело павшего моряка, которое комиссар назвал чрезвычайно ценам человеческим материалом…

— Идиоты! Подняв на меня гуку, вы замахнулись на всю пагтию! За это полагается гасстгел! Слышите меня: ГАССТГЕЛ!!!

Лица матросов, тащивших комиссара, оставались непроницаемыми, но им вряд ли улыбалась перспектива быть поставленными к стенке. Триглистер отчаянно сопротивлялся, извиваясь червем, и конвоирам довелось фактически подхватить его на руки, как суровым мамашам — взбалмошное дитя!

— Пагтия сугово покагает вас за надгугательство над ее посланцем! — не унимался Триглистер. Экипаж молча наблюдал за этой безобразной сценой. Никто даже не шелохнулся.

— Ты, Либкент, еще не вся партия! — хрипло бросил в спину комиссару Шпырев.

— Вы мне гта не заткнете, гой вы тупой!!!

— Троцкист злоебучий!! — с ненавистью процедил начальник экспедиции, когда комиссара наконец-то уволокли. — Слышь, товарищ Джемалев, иди-ка сюда, браток…

— Достукался Меер… — вполголоса обронил Вывих. Мне послышалось злорадство в голосе Гуру, хоть, естественно, я мог ошибаться. Да уж, вот так День Нептуна устроил я сыну, ничего не скажешь…

— Предупреждал я его, мудака, следи за базаром, блядь, когда с Яном Оттовичем разговариваешь. А он ему в глаза решил попрыгать, и момент подобрал такой, что писец! Ну теперь ему боцман всю дхарму к хуям отобьет. Вместе с кармой…

— Боцман?

— Ага, Вася Извозюк. Он, хотя, на судне боцманом числится, по факту состоит при товарище начальнике кем-то вроде палача…

— Вы шутите? — сказал я, делая отчаянные усилия, чтобы не закашляться. Чудовищно запершило в горле.

— А что, разве это похоже на шутку, Персей?! — желчно осведомился Гуру. — Помилуй нас всех Вишну, мы ж в автономном плавании. Значит, все должно быть, как у людей, включая дисциплинарную комиссию, трибунал и вешательно-расстрельную команду. Да ладно вам, чего позеленели? Можно подумать, у вас на королевском флоте, никто никого никогда не вздергивал на рее ради укрепления дисциплины! Вы молитесь, чтобы из-за придурка Меера нам с вами не перепало! Шпырев вбил себе в голову, что это кто-то из нас слил маршрут «Сверла» американцам. Ну теперь Мееру точно пиздец…

— В каком смысле, Вывих?

— Вы чего, блядь, маленький мальчик, полковник?! В прямом смысле! Прямее, блядь, не бывает! Будет теперь Извозюку показания давать. И, уж будьте уверены, даст такие, как Шпыреву надо, с этим у марксистов четко налажено. Как говорится, пять ударов по яйцам, и человек меняется на глазах. И, если Яну Оттовичу припечет выявить на «Сверле» разветвленный троцкистский заговор, то Извозюк со Сварсом выявят в два присеста. Триглистер, когда они за его жопу примутся, и заговорит, и соловьем запоет, и, блядь, закукарекает даже! Говорил же я ему, долбоебу, не лезь, морда жидовская, на рожон! Не в том мы положении сейчас все! Троцкий-то — тю-тю. Спекся, ушлепок…

— Вы хотите сказать, Меера Ароновича будут пытать? — спросил я, воспользовавшийся маленькой заминкой, случившейся на палубе, поскольку вызванный Шпыревым товарищ Джемалев куда-то запропастился…

— Нет, блядь, его закормят заварными пирожными! — со злобой откликнулся Гуру. — Вы знаете, кто такой Извозюк?!

— Боцман…

— Хуецман! — прошипел Гуру. — Тельняшка у него — чисто для понту! Он из махровых уголовников, говорят, на каторге десять лет кайлом махал за грабежи и изнасилования с убийствами при отягчающих. Это, полковник, такой контингент, у них, где первое, там и второе с третьим, только не обязательно в той очередности, как я назвал. Вы поняли меня? И торчать бы ему на той каторге до скончания времен, если б его революция от оков не освободила…

— Как же такой мерзавец очутился на военном флоте?! — недоумевал я.

— А что тут странного? — совершенно искренне удивился Гуру. — Это ж большевистский флот! Извозюк примкнул к анархистам, когда началась революция. Они командировали его в Гельсингфорс, то бишь, Хельсинки, где при царе-батюшке была база ВМФ, укреплять революционную сознательность среди матросов путем решительного устранения офицерья, которое Извозюк топил в прорубях. В свободное время проводил разъяснительную работу на берегу. Представьте себе картину, идет себе прекрасная дама, вся в кружевах, дорогими парфюмами пахнет, а ей навстречу Извозюк в клешах: а ну, сюда, овца…

Я с ужасом уставился на Гуру:

— Помилуй, Бог, Вывих, вы с таким смаком расписываете эту жуть, будто вам самому нравится…

— Конечно, нравится, а вам, что, нет?! Все мерзости, какие ни есть в эпоху Кали-Юга — лишнее доказательство скорого прихода Майтреи. И чем больше повсюду валяется говна, тем скорее вонючке Кали пиздец. Как видите, все вполне логично, полковник. Я размышляю, как врач. А врачу стоны больного до лампочки. Ему что важно? Распознать симптомы и поставить диагноз, — прошептал Вывих мне на ухо. — Короче, Офсет, ближе к делу. Спустив с поводка матросню, товарищ Ленин благоразумно встал в сторонке, дав время, чтобы она разобралась со старой элитой по-свойски. Так, чтобы у буржуев и дворян от Балтики до Крыма тряслись поджилки. А, когда Мавр сделал свое дело, прибрал бандитскую вольницу нахер. Зачистил с помощью латышских стрелков, те посекли анархистов из пулеметов. Троцкий и Свердлов велели своим орлам пленных не брать. Диалектика, млять, учитесь! Извозюку бы тоже обязательно настал каюк вместе со всей анархистской Черной гвардией, но ему крупно повезло. Его старый кореш с Балтики матрос Димка Попов из партии эсеров, к тому времени служил в ВЧК, и не кем-нибудь, а командиром отдельного ударного отряда. Он устроил Васю к себе. Там Извозюк познакомился с Яном Оттовичем и Сварсом. Те знали друг друга задолго до революции. Они оба на протяжении многих лет входили в так называемую боевую организацию партии эсеров, на счету которой не один десяток налетов на банки…

— Но позвольте… — начал я в сильнейшем замешательстве.

— У вас в голове не укладывается, что Ян Оттович грабил банки? — удивился Вывих. — Или что до революции он не был членом партии большевиков?

— Мне казалось, в Советской России только одна правящая партия, — протянул я, покосившись на зверскую физиономию товарища начальника экспедиции. Первая часть вопроса, заданного Гуру, отпала сама по себе.

— Сейчас одна, — ухмыльнулся Гуру. — Но до лета восемнадцатого года их было две. Сейчас в России не принято об этом вспоминать, эсеры были единственными, кто поддержал большевиков во время Октябрьского переворота. Чуть позже они вместе прихлопнули анархистов. А вскоре после этого не поделили власть. Эсеры ударили первыми, их боевики из ВЧК устроили провокацию, ликвидировав германского посла графа Мирбаха, водившего дружбу с большевиками, а Феликса Дзержинского, примчавшегося расследовать преступление, взяли в заложники тоже, по всей видимости, вывели бы в расход. Вот тут-то и взошла звезда Яна Оттовича. Дмитрий Попов велел ему кинуть председателя ВЧК в подвал, а тот, вместо этого, посадил его в машину и галопом в Кремль. Ленин с Троцким вызвали верные большевикам войска, и те посекли эсеров в капусту из пулеметов Максим. Один Димка Попов ухитрился слинять, парень был, не промах, доложу я вам. Выбрался из Москвы и рванул к батьке Махно в Гуляйполе. Не один, заметьте, а с Извозюком. К Нестору Ивановичу в ту пору сбежалось много народу, кого большевики не успели добить, поскольку сосредоточили усилия на деникинцах. У Махно Попов сделал карьеру, батька доверил ему целую дивизию. Извозюк все это время был при нем, и что они там в Украине на пару творили, вам, полковник, лучше не знать, лучше будете спать. Впрочем, резвились они не долго. Как только Фрунзе разгромил армию и барона Врангеля в Крыму, и у большевиков развязались руки, махновская вольница быстро закончилась. Попов, правда, снова едва не ушел, пытался ускакать за кордон когти рвать, но Извозюк недаром ошивался рядом. Скрутил в бараний рог и притащил на Лубянку, пожалуйте, Феликс Эдмундович, вот этот урод, который вас едва не расстрелял. В итоге Попову залепили пулю в затылок, а Извозюку — Орден Красного Знамени на грудь. С тех пор они Дзержинский держит Педерса и его дружков при себе. А Триглистер ваш — мудак, он же в курсе дела был, что за люди. Спрашивается, нахуя в бутылку полез?