Ярослав Зуев - Новый Вавилон

Словно в качестве ответа откуда-то издали, с противоположной стороны, донесся новый пронзительный свист. Выкрикнув имя сына, я стремглав бросился к двери. Когда дергал ее на себя, уловил сильнейшую вибрацию под ногами. Палуба задрожала, где-то внизу проснулась машина. Миноносец затрясся всем своим стальным чревом, котлы вспыхнули адским огнем, охватившим впрыснутую через форсунки нефть, пар под сумасшедшим давлением обрушился на лопатки роторов турбин. Валы пришли в движение, бешено вращая гребные винты, и эсминец буквально прыгнул вперед, как рыба, выпархивающая из воды, прежде чем подкравшийся из глубины хищник вонзит зубы ей прямо в брюхо. Схватившись за кромку двери, чтобы не упасть, я обернулся к иллюминатору. Берег быстро отдалялся, место, где только что погибли мальчишки, уже пропало из виду.

Узкий коридор, куда я вывалился, освещался забранными в толстые плафоны лампами. Они тревожно моргали, на судне пробили боевую тревогу. При этом, проход оставался безлюден. На одно короткое, но тошнотворно кошмарное мгновение меня охватил липкий страх, панический и постыдный одновременно. Я вообразил, что остался один на корабле, какая-то надчеловеческая сила, пока я бессовестно дрых, забрала Генри и членов экипажа, как это случилось на шхуне «Мария Селеста». Мысль была бредовой по определению, эсминец маневрировал, совершая резкие эволюции, значит, им управляли с мостика или из рубки. Только идиот мог вбить себе в голову, будто его забыли, будто ручную кладь.

— Генри?!! — снова закричал я и понесся по коридору к ближайшей лестнице, ведущей на верхнюю палубу. Но не добежал. Когда до выхода оставалось всего пару ступеней, люк распахнулся мне навстречу. Сверху посыпались матросы. Как картофельные клубни из порвавшегося мешка. Кто-то из них впечатался плечом мне в грудь, отшвырнув на стальную переборку. Шмякнувшись спиной, я вдобавок, приложился к ней затылком. Но, не почувствовал боли, увидав Генри. Мой мальчик был среди моряков.

— Ты цел?! — задыхаясь, я начал ощупывать его.

— Со мной все в полном порядке, сэр! — воскликнул сын. Мы втиснулись в стену, пропуская лавину из матросов, спешивших занять места по боевому расписанию. Лампы продолжали моргать, а корабельный ревун хрипло вопил прямо над ухом. Я почти не слышал, что говорит мой мальчик.

— Ты где был?! — крикнул я сыну. Но он, вместо того, чтобы ответить, все повторял, что на нас напали, но кто и почему, я так и не понял. Зато, наконец, разглядел мольберт с наброском миноносца, его стремительный силуэт не оставлял никаких сомнений — это был «Яков Сверло» собственной персоной. Генри успел нарисовать его довольно четко, в отличие от воды, по которой полагалось бы плыть кораблю. До речной поверхности у Генри, по всей видимости, не дошли руки, и эсминец — словно парил в пустоте ровно посредине холста. Только тут до меня дошло, где пропадал наш мальчик. Я вспомнил, какое задание дал ему накануне Шпырев. Сын отнесся к поручению начальника экспедиции куда серьезнее, чем я мог подумать…

— Товарищ Офсет? — кто-то тронул меня за рукав. Обернувшись, я узнал одного из морских офицеров, присутствовавших вчера в кают-компании. Козырнув, моряк позволил себе вздох облегчения. — Обыскался вас, товарищ путешественник. Капитан Каланча просит вас срочно пройти на центральный пост.

— Капитан Каланча?! — мелькнуло у меня. А куда же подевался Рвоцкий. Но, я не задал этого вопроса вслух. Шли вторые сутки, как мы с Генри попали на этот чертов корабль, я начал привыкать к тому, что молчание тот — дорогого стоит. Молча кивнул, и мы с сыном поспешили за моряком, то и дело опираясь о стены. Эсминец, набрав приличную скорость, непрестанно менял курс, чтобы помешать неприятельским артиллеристам пристреляться. Что по нам ведется огонь, было отчетливо слышно даже внизу, под прикрытием брони. Высоко над нами ухали взрывы, отвратительно визжала шрапнель. Пару раз «Сверло» дернулся, как от боли, как минимум дважды снаряды поразили цель.

В боевой рубке, где мы очутились минут через пять, было сумрачно, дневной свет проникал внутрь сквозь узкие прорези в броневых плитах. При этом, в помещении было, не протолкнуться. Кроме старпома, вахтенного начальника, штурмана и нижних чинов, которым полагалось находиться тут по долгу службы, стоя у штурвала, дальномера и переговорных труб, я увидел Шпырева, Сварса и Вывиха. Начальник экспедиции был в небрежно наброшенном на плечи бушлате и лихо заломленной на затылок бескозырке. Лицо Яна Оттовича было мрачнее тучи. Гуру, напротив, выглядел явно напуганным. Что же до Сварса, то его рябая физиономия не выражала никаких эмоций. Не человек — сфинкс…

Заметив нас с Генри, Шпырев сделал знак подойти.

— Вот, товарищ первопроходец, на тот случай, если вчера вечером вы заподозрили меня в паранойе. Как видите, мне не мерещатся повсюду враги революции, их у нас на самом деле, хоть отбавляй, и они не угомонятся, пока не прикончат нас. Но, мы им такой радости не предоставим, верно, юнга?!

Я хотел спросить у Шпырева, не видит ли он, случайно, связи, между тем, как мы вчера проигнорировали таможенные формальности, и сегодняшней стрельбой, но опять попридержал язык. Молча прильнул к окулярам бинокля, протянутого мне Шпыревым. Стоило высунуть нос наружу, как над рубкой просвистел очередной снаряд. Его траектория пролегала гораздо выше мачты, но на войне всегда кажется, будто каждая пуля метит прямо в лоб. Это, конечно же, не так, предназначенный тебе свинец убивает до того, как сообразишь, что убит. Но, с физиологией не поспоришь. Я машинально отшатнулся. Сделав перелет, снаряд ухнул в воду далеко за правым бортом.

— Вот это да! — воскликнул Генри, едва не подпрыгивая от восторга. — Вот так приключение, сэр!

— Им в нас не попасть, — шепотом проронил Гуру таким тоном, будто читал молитву. Его лицо, одутловатое после вчерашней пьянки, сильно осунулось, наводя на мысли о яблоке, заготовленном в кадушке на зиму. Под глазами темнели мешки, нечесаные седые волосы неряшливо торчали из-под брахманской шапочки. Одни тонкие худые пальцы оставались ловкими, с невероятной скоростью перебирая четки. — С нами Майтрея, — одними губами добавил Гуру. — И Брама с Индрой. Кроме того, мы за кормой такую здоровую волну поднимаем — Кали лысую они в нас прицелятся. Шиш им, сукам…

Определенный резон в его словах имелся. «Сверло» летел на всех парах, как скоростной экспресс. Корпус судна вспарывал поверхность реки с легкостью отточенной бритвы, казалось, не встречая ни малейшего сопротивления. Однако, это было обманчивое впечатление. Разгневанная Амазонка у нас за спиной, словно очнувшись, заворачивалась неистовыми волнами. Злобно шипя и, на глазах, вырастая, они устремлялись к суше и выплескивали на нее свой гнев, ломая кусты и стволы небольших деревьев. Будто были поророку — грозным океанским приливом, подымающимся вверх по реке на сотни и сотни миль.