Василий Криптонов - Заметки на полях

А я… Мне бы притвориться. Мне бы разыграть двенадцатилетнего сопляка. Нюни распустить, понуриться, промямлить чего-нибудь. Нет — я упорно чувствовал себя взрослым, пусть и на десяток лет моложе Анатолия Петровича.

— Давайте хоть ко мне зайдём, — предложил я. — Куртку отшоркаем.

— А?.. — Анатолий Петрович смешно и нелепо заглянул себе через плечо. — Да это я прислонился. Сам.

— Бывает, — не стал спорить я. — А почиститься всё же не лишне. Идёмте, а?

Я протягивал ему руку. Я предлагал ему дружбу. Дружбу на условиях того, что оба мы всё понимаем. Да, мы оба не супергерои в этом поганом мире. Но мы хотя бы стараемся быть не говном, в отличие от многих. И нам не стыдно иногда огрести п**дюлей от жизни. Мы даже можем отнестись к этому с юмором.

Анатолий Петрович не мог. Он был хорошим человеком, но видел между нами границу. Он был взрослым, я — ребёнком. И эту черту нельзя было пересекать. Я рискнул — и меня ударили по руке.

— Иди, — буркнул он. — За ум возьмись. А меня больше в свой идиотизм втягивать даже не пытайся. Я-то думал, ты взрослый человек, а ты…

И он пошёл к своему дому. Я стоял, смотрел ему вслед. Достал сигарету. Х*ли ещё делать? Есть в сигаретах некая загадочная магия: они помогают принять ситуацию. Может, потому что сам процесс курения отчасти сродни медитации, а потому, волей не волей, помогает осознанному восприятию реальности. А может, я просто гоню, пытаясь защитить свою вредную привычку. Так бывает. Я часто гоню.

Умом я понимал Анатолия Петровича. Умом я его жалел. Но всё равно его слова иглами вонзались мне в сердце. Хотелось бежать следом и надрываться, орать: «Я не такой! Я не идиот, я не тупой малолетний е*лан! Я стараюсь, изо всех сил стараюсь ЖИТЬ! Но я не виноват в том, что я НЕ УМЕЮ! Мне и так херовей не придумаешь, за что, за каким чёртом ещё и ты плюёшь мне в душу и втаптываешь меня в дерьмо? Почему ты отвернулся от меня? Зачем проклял? Я ведь не прошу, чтобы ты и дальше сражался со мной бок о бок, но хоть пожелай мне удачи, хлопни по плечу».

Мне это было нужно. Возможно — впервые в жизни мне была до слёз нужна чья-то моральная поддержка. И только жалкий угрёбищный Рыбин был готов со мной вписаться в безумную авантюру, пусть и ради денег. Бред, но… Но я был ему благодарен в этот миг. Тупой гопник давал мне надежду на завтра. И, может, ещё совсем чуточку — Гошина мама. Но вот сейчас её супруг придёт домой и понесёт про меня херню. Они взрослые, они говорят на одном языке. Гоша останется мне другом, а вот она… Я так и вижу, как она качает головой, мигом разочаровываясь во мне навсегда.

— Опять курил? — грустно сказала мама.

— Извини, мама, — вздохнул я, привалившись к косяку в прихожей. — Давай… Давай просто остановимся на том, что я пока курю. Пожалуйста. Мне и так сейчас плохо. Знаю, что курение — это очень вредно, но оно убьёт меня лет через пятьдесят.

Кажется, у мамы выработался иммунитет. Наконец-то. Она только рукой махнула и пошла в кухню собирать на стол. Спросит, наверное, за ужином, почему мне так плохо. А я отделаюсь общими фразами. Можно, конечно, рассказать о ситуации с Катей, но… Но мама не тот человек, который может помочь. И не тот человек, который скажет: «Иди за своей мечтой и либо добейся, либо сдохни на этом пути!». Нет, её стратегия — сжаться в комок, закуклиться и ждать, пока пронесёт. Трава стелется по земле и выпрямляется, когда ураган стихает. А деревья… Деревья ломает и вырывает с корнем.

Я сбросил ботинки, снял куртку. Пока вешал — зазвонил телефон. Вот если это Катин батя с претензиями — я точно сорвусь. Без понятия, что сделаю или скажу, но это будет последняя капля. Кажется, перед прыжком с балкона я чувствовал себя бодрее, чем сейчас.

— Возьмёшь? — крикнула мама.

— Уже беру.

Я поднял трубку и, прижав её к уху, сказал:

— Резиденция Ковалёвых, с кем вас соединить?

Из трубки послышался вздох:

— С Семёном. Можно?

— Даже не знаю, — грустно улыбнулся я. — Он ещё несовершеннолетний, ему опасно с вами соединяться. Вернее, не ему, а вам.

— Ну, я рискну, — сказала Аня.

— Ну давай. Рискуй.

Ещё один глубокий вздох и:

— Прости. Вела себя, как полная идиотка. Я не знаю, верю тебе, или не верю. Не могу решить. Но ты — совершенно точно хороший человек.

— Спасибо, — сказал я в трубку. — Мне этого не хватало.

— Если не хочешь — можешь не приезжать больше. Я выпишу тебе справку. Верю, что ты справишься…

— Ань, — перебил я. — Мне, кажется, очень нужно тебя увидеть. Без разницы, веришь или нет, но, по-моему, ты вообще единственная, до кого я сейчас могу достучаться. Возможно, впервые в жизни мне очень плохо одному. Так что не расслабляйся. Приготовь бумажные платочки и жди меня в понедельник.

— Зачем платочки?

— Плакать в них буду. А ты о чём подумала, развратница?

— Вот у меня даже фантазии не хватает, что такого развратного можно придумать с бумажными платочками.

— Ну, если ты пьёшь таблетки, то, вполне возможно, что и ничего ничего. А если нет, то может сложиться такая ситуация…

— Так, всё! Господи, никакого уважения!

— Можно не пошлый, но личный вопрос?

— Не пошлый? От тебя? — удивилась Аня.

— Ну, у меня бывает такое.

— Давай…

— Ты ведь сейчас покраснела?

Красноречивая пауза. А потом — ледяным тоном:

— Есть такая штука — называется «презерватив». Это тебе на будущее. Чтоб до «платочков» не доводить.

— Узнаю мою психологиню, — улыбнулся я. — Всегда поддержит дельным советом.

— Дурак ты, Семён.

— Всё равно ты меня любишь. Ладно, до понедельника. Мне кушать пора.

Повесив трубку, я повернулся и вздрогнул. Мама как раз вышла из кухни и остановилась передо мной. Явно услышала мои последние слова.

— Катя звонила? — спросила она.

— Да, — не задумываясь, соврал я.

— Вот разберётся, какой ты остолоп — больше звонить не будет.

Узнаю мою маму. Семья — большое счастье в жизни человека. Прям как бетонный спасательный круг.

Давным-давно, когда деревья были большими, а мне было всего-то лет пять, или шесть, я впечатлился идеей Бога.

Бог был разный. В красивых глянцевых книжечках и брошюрках Свидетелей Иеговы он был добрым и понимающим, хотя иногда и перегибал палку. В дореволюционной «Библии для детей» и древнем молитвеннике Бог был страшным. Каким-то образом эти старые книги умудрялись нести тот же месседж, что нёс в своё время Лавкрафт: «Х*й его знает, уважаемые, что там на самом деле, но если вести себя вот так-то, то есть шанс не слишком сильно огрести». Страх перед неведомым, непонятным, запредельным — вот что несли в себе эти книги. Страх — и надежду. Надежду на то же самое непонятное и запредельное.

Я не был особо сильным духом в детстве, и потому куда чаще обращался к «свидетельскому» Богу. Эти ребята шарили в маркетинге куда лучше православных христиан. И, как все расторопные и по-настоящему успешные менеджеры, в конечном итоге оказались запрещены, изгнанны, посажены и тому подобное. Так устроен мир, так устроена Россия.