Сергей Извольский - Темный пакт [АТ]

Пока думал, ротмистр и барон молчали, не мешая мне. А думал я долго.

Десять-пятнадцать лет. Негарантированная выгода. Возможность болезненного проигрыша. И зачем это мне? Дома я даже улицу переходил, если видел пьяные и шумные компании на тротуаре. Нужны мне проблемы на ровном месте? Самая лучшая драка это та, которую ты сумел избежать.

– Я согласен, – изрек я после продолжительного размышления.

«Ну Олега, ну ты дебил…» – как вживую прозвучал голос Мустафы из воспоминаний.

Нерациональное решение. Неправильно. Но в то же время… рациональное и правильное.

Я – в прошлой жизни, никогда бы самостоятельно не прыгнул с парашютом или не полетел на вингсьюте. Именно по желанию, для развлечения. Зато, допустим, в клетке к акулам спуститься – почему бы и нет? Безопасная опасность манит.

В Первую мировую гвардейские офицеры, в том числе аристократы, шли в атаку впереди пехотных цепей. В этом мире, когда Первая мировая закончилась, аристократы – благодаря магии, в первых рядах и остались.

Да, дома я колотил в зале грушу и других людей, но это совершенно не то. В этом мире выражение, что решение вопросов насилием удел варваров, неприемлемо. Никто просто не поймет. А если кто-то поймет, на дуэль вызвать может – здесь это в порядке вещей до сих пор. Поэтому сейчас мне просто надо проверить себя.

– Прекрасно, – кивнул ротмистр. – Максимилиан Игоревич, после наложения слепка души мы готовы начать работу по обеспечению операции.

Фон Колер кивнул и степенно поднявшись, двинулся к выходу из зала совещаний. За весь разговор он, кстати, ни слова не проронил. Шагая за бароном понял, что направлялись мы в подвал здания. И пока спускались по лестнице я четко почувствовал – именно сейчас получу ответ на вопрос, почему за использование темных искусств введено наказание смертной казнью.

Когда барон открыл массивную дверь камеры, я первым шагнул вперед. Находившегося в заточении узника видел впервые. В тот момент, когда столкнулся со взглядом необычных, неестественного цвета глаз и почувствовал ауру обреченности, без лишних слов осознал причину так давно волнующего меня вопроса.

— Способности делятся на два вида: созидание и разрушение. Для созидания нужна энергия. Самая распространенная, доступная и легкая в освоении – это энергия стихий. Именно ее операторов, наделенных даром, количественно больше среди всех, обладающих сверхчеловеческими способностями. Стихийное созидание – первое из высоких искусств, которое стало доступно человечеству…

– Максимилиан Игоревич, а покороче и попроще можете объяснить? – неожиданно перебив профессора, поинтересовался пленник.

Фон Колер едва заметно вздрогнул. Прервавший его заключенный лишь едва улыбнулся, блеснув яркого, ультрамаринового цвета глазами:

— Всегда мечтал вам об этом сказать.

С незнакомцем, кстати, я был согласен. Барон в своих лекциях страдал… не то, чтобы излишним словоблудием, но он не передавал знания окружающим, а скорее разговаривал сам с собой, получая истинное удовольствие от процесса.

– Уж простите, когда если не сейчас, – извиняющимся жестом развел руками пленник.

– Эх, Сережа, Сережа, – с искренним, как мне показалось, сожалением вздохнул фон Колер, — если бы ты уделял моим лекциям больше внимания, не оказался бы сейчас здесь.

Пленник в этот раз промолчал. Он подтверждающе пожал плечами, а после опустил взгляд и принял равнодушный вид.

Эмоции чужих людей я безошибочно чувствовал, когда они были направлены именно меня. Сейчас же незнакомец даже не обращал на меня внимания, но при этом я уже явственно ощущал окутывающую его ауру безнадежной тоски.

— Вам решать, Алексей Петрович, — вдруг обернулся ко мне барон. – Как популярно по последней моде в кругах молодежи, спрошу: правда или действие?

Мустафа, княгиня, Демидов – все, кто был в курсе моей личности, называли меня Артуром. И только фон Колер, при отсутствии лишних ушей, продолжал именовать меня на «вы», обращаясь «Алексей Петрович». Подчеркивая наше -- пусть и не гарантированное, будущее сословное равенство.

Пока я мельком подумал об этом, ощутил, что после слов барона невозмутимый на вид пленник вдруг преисполнился отчаянной надеждой. Его чувства были настолько сильны, что я не выдержал.

– Давайте перейдем к действию, а правду оставим на потом.

– Уверены, Алексей Петрович?

То, что находящийся в камере пленник обречен, сомнений у меня не вызывало. Как и то, что именно его жизнь послужит средством для создания слепка души на мне – подобного тому, что спас мне жизнь совсем недавно. И я просто не смогу со всем вниманием слушать профессора, ощущая рядом чужой страх смерти.

– Уверен.

– Ваш выбор, – даже, как мне показалось с уважением, покивал фон Колер. – Ну-с, начнем.

А вот после последней его фразы я напрягся. Барон покивал с уважением, но это было похоже на уважение перед слабоумием и отвагой.

Неожиданно воспрянувший духом пленник поднял взгляд и несмело улыбнувшись, легким шагом подошел к барону. Белый мужчина, не старше тридцати – уже внимательно осмотрел я его. Одет так, словно только прибыл с великосветского приема – только пиджака и галстука не хватает. Мельком глянув на запонки и часы, я мысленно прикинул стоимость. Неплохо.

– На Петра как похож, – впервые глянул на меня незнакомец. Он хотел было что-то спросить у барона, но фон Колер взглядом заставил его замолчать.

– Прощай, Сережа, – мягко проговорил Максимилиан Иванович.

– Прощайте, Максимилиан Иванович, – склонил голову пленник.

Барон шагнул вперед, и взявшись за воротник рубашки, резким жестом дернул ткань в стороны, так что по полу покатилось несколько пуговиц. Фон Колер, не снимая полностью рубашку с обреченного, просто разведя отвороты, положил ладони на плечи пленнику и оглянулся на меня.

– Сюда встаньте, Алексей Петрович, – показал барон взглядом место поодаль чуть в стороне от себя, по правую руку. – Опуститесь на одно колено, подбородок вверх. Вот так, постарайтесь не шевелиться.

«Дышать-то можно?»

– Дышать можно.

«Я это вслух сказал?»

– Помолчи… те, пожалуйста, – раздраженно буркнул фон Колер, отворачиваясь. Хорошо, что отвернулся – потому что лицо у меня застыло в глуповатом, надо сказать, выражении.

Ладони барона уже потемнели и подернулись дымкой – просачивающейся даже сквозь покрывающую их тонкую ткань рубашки. Фон Колер напрягся, и неожиданно стал словно выше ростом, а вокруг него возникла пугающая до ужаса аура. Пленник в этот момент растерял невозмутимость – я видел, как лицо его все же перекосила испуганная гримаса. Он даже попытался зажмуриться, но вдруг дернулся словно от электрического разряда и широко раскрыл глаза. Причем явно против воли; из его тела сразу ушла плавность жизни – так выглядят люди на картинках неопытных еще художников. Деревянно, плоско, ненатурально.