Александр Ханин - Гессенская волчица [litres]

Мария Фёдоровна не могла успокоиться. Она долго перечисляла фамилии отставленных сановников и генералов, а затем вспомнила о предстоящей коронации.

– Я не могу толком добиться, что Аликс решила с коронацией. Всё делается в тайне от меня… Остаётся только догадываться, что она го-товит… Да ещё Игнатьев с его завиральными прожектами. Какие-то депутаты от губерний и земств, какие-то соборы… Он уже забыл, как Саша уволил его из министров за такие завиральные идеи.

Сидевший до того молча Николай Михайлович вмешался в разговор:

– Я вчера разговаривал с Сандро и с удивлением узнал, что Аликс приказала пригласить на коронацию Юрьевскую 236 236 Светлейшая княгиня Юрьевская Екатерина Михайловна, морганатическая супруга Императора Александра II (1880). С 1881 г. постоянно проживала в Ницце. вместе с детьми.

Императрица остановилась и застыла на месте. Её красивое и ещё молодое лицо исказилось от гнева. На мгновение овладев собой, Мария Фёдоровна буквально взорвалась:

– Что? Эту авантюристку? Эту самозванку? Ну нет уж… При жизни Саши ноги её в России не было, а теперь приглашают, как царственную особу! Так что пусть Аликс выбирает, или я, или Долгорукова! Если эта дама приедет на коронацию, меня на коронации не будет!

Хрупкая грациозная датчанка умела вызывать бурю. И близкие уже знали, что в такие минуты лучше тихо отсидеться и не вступать в пререкания.

– Покойный батюшка собирался короновать её, но не успел, – тихо сказал Владимир Александрович. Глаза Великого Князя затуманились, как будто он вернулся в далёкий 1881 год.

– То, чего не сделал дядя, может сделать Аликс, – задумчиво произнёс Николай Михайлович. – Я подозреваю, что она желает причислить семейство Юрьевских к Императорской Фамилии… Как когда-то причислили Лейхтенбергских и Ольденбургских, – добавил он, увидев в глазах Императрицы немой вопрос.

– Это неслыханно, – раздражённо воскликнула Мария Павловна. – Как можно сравнивать древний род герцогов Ольденбургских и княжну из захудалого рода Долгоруковых?

В гостиной наступила гнетущая тишина. Все давно привыкли к тому, что Михень несдержанна на язык, но вот чтобы так оскорбить Долгоруковых….

Владимир Александрович, желая как-то сгладить допущенную женой бестактность, недовольно пробурчал:

– Ежели говорить по справедливости, то Юрьевская принадлежит по рождению к одному из стариннейших родов. Долгоруковы ведут свой род от Рюрика, а Рюриковичи лет на двести старше Ольденбургов… Как бы мы все к ней не относились, но покойный батюшка удостоил княжну чести пойти с ним под венец…

– Как Вы можете так говорить, Вольдемар? – возмутилась Императрица. – Вы уже забыли, сколько горя причинила эта негодная женщина Вашей покойной матушке?

– Я всё прекрасно помню, Минни… Но это была воля моего батюшки, а осуждать волю и чувства Императора никто не вправе! Вы ведь не забыли ещё, как батюшка сказал, что Вы не более, чем его первая подданная…

Выдержав небольшую паузу, Владимир Александрович добавил:

– В конце концов, дети Юрьевской – мои сводные братья и сёстры. У нас один отец и забывать об этом было бы просто неприлично. Я не вижу причины, по которой нам следовало бы подвергать семейство Юрьевских остракизму…

Молодые великие князья сидели притихшие, поняв, что сегодня попали в самый круговорот семейных интриг. Статс-дамы тоже предпочитали не вмешиваться в разговор царствующих особ, хотя и были очень близки к Марии Фёдоровне.

Императрица закусила губу от обиды, а затем разразилась тирадой в адрес братьев покойного Александра Третьего.

– Я и подумать не могла, что вы, родные братья моего Саши, испугаетесь какую-то гессенскую девчонку! Ну какая она царица? А Серж стал её главным советником и помощником и исполняет все её прихоти! Неужели он ради своей Эллы готов пожертвовать всем и вся?

В голосе Марии Фёдоровны звучало искреннее недоумение и возмущение. Привыкшая к тому, что Александр III был для своих младших братьев непререкаемым авторитетом, она не могла понять, почему же теперь они повинуются какой-то «гессенской мухе».

Хотя за почти 14-летнее царствование Александра Третьего она не имела касательства к государственным делам, во время недолгого правления Ники Мария Фёдоровна стала активно вмешиваться в политику. Ей показалось, что она может себя проявить там, куда категорически не допускал покойный супруг, а потому стала давать сыну прямые указания относительно назначения на важнейшие государственные должности тех или иных лиц. Покойный Ники был слишком мягок и деликатен. Он не мог и не хотел обижать дорогую Мама́, оставил за ней все придворные прерогативы и весь придворный штат, полагаемые жене Императора. Она сохранила все привилегии на коронные драгоценности, право назначения фрейлин и служащих придворного ведомства. Вся повседневная жизнь двора регламентировалась, исходя, в первую очередь, из её желаний и прихотей.

И хотя Аликс получила собственный Двор, но распоряжалась здесь, опять же, Мария Фёдоровна. Она не только «подбирала» штат служащих и фрейлин, но даже заказывала для невестки туалеты по своему вкусу. Но если старая Императрица любила в одежде многоцветье и рюши, то Аликс предпочитала строгие и слегка консервативные платья с красиво ниспадающими складками, приводя свекровь в возмущённое состояние своей «гессенской ограниченностью».

Пока был жив Николай, Александра Фёдоровна молча сносила диктат свекрови. Но после его смерти положение дел моментально изменилось. Аликс мгновенно избавилась от опеки свекрови, везде и во всём принимая собственные решения, а вот с этим Мария Фёдоровна смириться не желала.

– Я уверена, это Элла настраивает Сергея! Это всё она! – повторяла Императрица, исступлённо сжимая свои нежные руки в кулаки.

– Да полноте, Минни! Вы глубоко ошибаетесь, считая, что Элла что-то значит для Сергея, – пренебрежительно сказал Николай Михайлович. – Ходят слухи, что Сергей вовсе не уделяет ей внимания и чуть ли не открыто живёт со своим шталмейстером Мартыновым 237 237 Мартынов Александр Любомирович, действительный статский советник. Состоял в должности шталмейстера Двора Великого Князя Сергея Александровича. , – продолжил он, выдержав многозначительную паузу.

– Что ты хотел этим сказать? – спросил Владимир Александрович. – Что за вздор?

– Я лишь повторяю то, о чём давно говорит весь Петербург… Что Сергей известный bougre. 238 238 (франц.) содомит. Про это долгое время говорила вся Москва, пока он там был генерал-губернатором. Зачем делать вид, что для тебя это такая новость?

– Это уж слишком, Бимбо! – взорвался Владимир Александрович. Он вскочил с дивана и, не в силах сдержать эмоции, сорвался на крик. – Как ты смеешь в моём присутствии повторять всякие мерзости о моём брате? Ты, Великий Князь и русский генерал, уподобляешься той черни, которая судачит на кухне, обсуждая своих господ! Я не желаю это слушать!