Юлия Гордон-Off - Самолётиха [СИ]

И подумалось вдруг, что если бы этот недомерок Гитлер хотя бы представить себе мог реальность нашей великой страны, его бы от страха до икоты скорчило. Куда им европцам осознать Русь, когда их великий Швабский лес у нас из статуса рощи едва вылезти может, а уж понять и осознать даже только в этом направлении сутками ехать надо. И это не вспоминая бесконечную даль, в которой есть где-то Сахалинская Оха, далёкие Хабаровск, Бикин, Артём, Уссурийск, где Авачинская бухта больше какого-нибудь Люксембурга, а до этого многочисленные города, области края, когда одна Якутия или Красноярский край больше всей западной Европии… И не дай вам Бог эту мощь раскачать и расшевелить! Как у моего любимого Лермонтова"… Уж мы пойдём ломить стеною…" [4] из «Бородино» М. Ю. Лермонтова, если кто забыл

Проводница, словно наседка, стала решительно вколачивать пассажиров в вагонную дверь, куда шустрым окуньком уже скользнул с нашими вещами проныра Миша, а мы стали прощаться. И если брат с сестрой чопорно пожали нам руки и лишь скупо приобняли, всё-таки форма обязывает, то Ираида уже в слезах не желала нас отпускать, зацеловывала, обнимала, и заглядывала в глаза, прошептав горячо в ухо в конце: "Возвращайся, доченька! Я ждать буду…" И уже когда я оглянулась из тамбура, увидела, как она нас в спину крестит, а Софья уткнулась в плечо комиссара…

Миша уже обживал наше купе, чемодан убран наверх, вещмешки под нижнюю полку, неподъёмная сумка с провизией на дивизию в месячном рейде по вражеским тылам под столом. Отрапортовал, даже в щёку меня чмокнул, гад, успел как-то, и смылся, чтобы в ухо не получить. Мы уселись ждать отправки, соседей, и осмыслить… И вот что со всем этим делать при таком развороте?…

Доехали мы, в общем, без особых проблем. Нашими соседями в купе до Арзамаса оказались два кавалериста. Один невысокий плотный полковник, похожий на Буденного усач со шрамом на щеке и старым орденом Красного Знамени на красной розетке и двадцатилетней медалью. Второй с двумя шпалами был ветеринарным врачом, худой и высокий в очках, как я себе и представляла книжного Паганеля. Если сначала они нас сторожились, видимо видели наших провожающих, то когда увидели, с утра Верочку без импланта, и узнали, что мы из Ленинграда взгляды обоих резко потеплели. Сосед, вот ведь, на мой наивный вопрос "сколько нам ехать", без паузы выдал "да часов двадцать, надоесть не успеет…" Ох, и вспоминала я ему эти "двадцать часов" на третьи сутки пути. И мысленно не переставала благодарить упрямую предусмотрительность Ираиды, которая собрала нам столько еды в дорогу. В начале пути возникла одна непонятка, когда вечером шла из туалета, мне дорогу преградил пьяненький капитан с лётными петлицами, с явным намерением затащить меня в шумно празднующее купе.

— Красавица, ну и куда ж мы так торопимся?!

— Для вас – главстаршина! Или в авиации устав не писан?

— А при чём здесь устав?

— При том, что в таком непотребном виде обращаться к младшему по званию недопустимо! Застегнулись бы… Вы роняете честь и достоинство красного командира! — и пока он переваривал мою тираду, проскользнула мимо него.

— А ну, стоять, старшина! Я приказываю! Как старший по званию!

— Не вижу здесь такого! А расхристанный пьянчужка мне приказывать не может! — и зашла в наше купе. Поезд едва двигался, поэтому слышно было прекрасно. Наши соседи оба были на месте, и полковник предвкушающе ухмылялся. Тут с рёвом медведя, которому отдавили причинное место, отъехала дверь и не знаю, что хотел сказать капитан, но схваченный за ворот тут же оказавшийся намотанным на кулак полковника, только сипел, выпучивая глаза…

— Смирна-а-а! Дрянь летучая! Всё и мозги пропил?! Сокол!… Ноги не держат?!… Привести себя в порядок! Зайти и доложить! Две минуты! Пшё-о-ол!! — и вроде просто отпустил капитана, но тот вылетел в руки уже столпившихся в коридоре собутыльников. — Дверь прикрой! Воняет…

Буквально через минуту в дверь постучали и вполне стоящий на ногах застёгнутый, при ремне и в шапке капитан уже докладывал:

— Товарищ полковник! Ваши замечания устранил! Разрешите быть свободным?

— А извиняться за хамство у лётчиков не принято?

— Извините, товарищ полковник!

— Да не передо мной, а перед главстаршиной…

— Простите, товарищ главстаршина! — я даже не стала смотреть в его сторону, вот ведь урод пьяный!

— Идите и не нарушайте… — произнес полковник, и я словно наяву почувствовала, что каждая его шпала в строю их ряда рояльных рубиновых клавиш на тёмно-синем фоне петлиц это годы в строю и командование тысячами людей в том числе и в настоящих боях. И повешенная у двери шашка – это не для парадов, её в руке крепко держать умеют… А гудёж в нашем вагоне как отрезало и капитан мне в коридоре встречался, расходились молча, и нормальный вроде, так какого беса водку в себя льёт, если мозги отшибает?… Не понимаю я мужчин…

Вообще, наши соседи совсем не были аскетами, и вечерком ходили посидеть в ресторан или к товарищам, и приносили свежий запах водки, но вида человеческого не теряли. А уж днём были такими замечательными рассказчиками. И если полковник больше рассказывал про природные и этнические особенности мест, где ему пришлось побывать, а мотало его как товарища Сухова из замечательного фильма. То ветеринар больше рассказывал про лошадей, которых он, похоже, любит до безумия. Сейчас они ехали встречать эшелоны с присланными из Монголии лошадками…

— Представляете, им даже фураж не заготавливают, они сами из-под снега себе траву выкапывают. Маленькие вроде, мохнатые, а выносливые, двужильные. Но на рывок слабы. Вот тяжеловоз может и три тонны с места взять и тянуть даже, но недолго и кормить его нужно зерном, а не сеном. А эта может тонну и сдвинет, но лучше пудов полста, вот их тянуть будет без остановок и на сене. Тяжеловоз со своими тремя тоннами уже выдохнется через день-другой, а эта так и будет свои полста пудов переть и прокормит себя сама и в снегу переночует. Вот только они ж совершенно дикие, чтоб запрячь, её поймать в табуне сначала надо. А их ещё и не подковывают, так всю жизнь без подков и бегают… Вообще намучились мы с ними первый раз… А знаете, они ведь к немцам и румынам в руки не даются. Да-да! Представляете! Как определяют? Может по запаху, но к нашим выходят, даже если где в окружение попали и коноводов убили. А говорят, животное – неразумное… Да их больше людей жалко, мы-то свой крест выбирать можем… Э-э-эх…

А мы с Верочкой распевали песенку, которую Сосед мне показал:

Ей очень нравилось. В своё время мама Вероники прослушала Верочку и сказала, что у ребёнка абсолютный слух и ей обязательно музыкой заниматься. И голос у неё очень хороший, не пискля детская, а почти взрослый, глубокий даже. Вот только теперь как быть с тем, что руки нет, даже не знаю, есть ли музыкальный инструмент под одну руку, как ни вспоминала, везде двумя руками играть нужно. Даже несчастный «треугольник» одной рукой держат, а второй по нему ударяют… Есть, конечно, на рояле пьесы для одной руки, но это же только ещё больше ей напоминать о её руке… Даже не знаю… А ещё песенки Никитиных «Брич-Мулла» и "Песня о королевском бутерброде". Вообще, «Брич-Мулла» вышла под впечатлением рассказов полковника о Туркестане. А вот песенку "про бутерброд" посоветовал Сосед, когда я с ним обсуждала то, что Верочка с удовольствием поёт. Песня интересна тем, что она вообще на два очень разных голоса и у более высокого довольно сложный вокал. Я, если честно, едва могу эти места пропевать, а у Верочки получилось почти сразу в рваной манере некоторые буквы петь…