Владимир Марков-Бабкин - 1917: Трон Империи [litres]

– Государь, вам было суждено принять престол в такой исключительный исторический момент, в который решается вопрос о самом существовании России. Не мне судить о силах, которые возложили корону на вашу голову, равно как и не мне давать оценку этому факту. Но раз этот факт имеет место, значит, монархии в России дан еще один шанс. Используйте его, опираясь лишь на свое собственное видение, поскольку шанс дан именно вам. И кто знает, может, у вас и получится создать новую Россию…

Мы помолчали. Суворин явно сказал все, что хотел, возможно, даже больше, чем собирался, а я же обдумывал сказанное им. Наконец я заговорил.

– Мы слышим сейчас звуки, при которых рождается новая Россия. Наша будущая держава рождается в муках войны, смуты и революции. Но что есть революция? Омоложение и перерождение или слом всего до основания и попытка строить новое на пепелище старого? Можем ли мы допустить сожжение старого корабля в открытом море, да еще и во время ужасающего шторма, только потому, что мы надеемся когда-то построить на пепелище старого корабля новый корабль, который, возможно, будет лучше прежнего? А сколько членов экипажа и пассажиров сгорит в этом пожаре? Сколько сумеет спастись на утлых челнах или обломках корабля и будет потом скитаться на чужбине, вспоминая тот старый корабль, который вместо ремонта был сожжен при нашем попустительстве и благодаря нашему скудоумию?

Сделав паузу, я через некоторое время продолжил, взвешивая слова:

– Знаете, Борис Алексеевич, вы сейчас точно подметили суть вопроса. Именно мне милостью или проклятием Провидения дан шанс твердой рукой провести корабль под названием Россия через бурные воды и мимо острых рифов. Шанс довести корабль в тихую гавань, поставить в сухой док и дать ему капитальный ремонт. И я не оставлю капитанский мостик в этот суровый час, и не только потому, что вокруг бушует шторм и сверкают молнии, но и потому, что у подножия капитанского мостика идет драка тех дураков, которые считают, что знают, как лучше строить новый корабль, усиленно поджигая при этом старый. Если я уступлю мостик этим дуракам, они продолжат свою драку уже на мостике и всенеприменнейше или сожгут, или утопят корабль, что суть одно и то же. Скажу больше, я не только не допущу их к штурвалу, но и сделаю все для прекращения бунта на корабле, даже если мне придется для этого развесить на реях всех тех, кто отказывается выполнять приказы капитана в открытом море.

Усмехаюсь.

– Да, кстати, я тоже мечтаю вместо старого обветшалого корыта бороздить морские просторы на прекрасном, мощном и красивом корабле. Да, я тоже считаю, что корабль нынешний устарел во всех смыслах, требует самого что ни на есть капитального ремонта и коренной модернизации. Но для этого мне и команде нужно для начала потушить пожар, разожженный дураками, восстановить управление кораблем, затем уж дойти до той самой тихой гавани и бросить там якорь.

Жестко завершаю:

– Россия находится в войне. Россия охвачена революцией. Россия теряет управление и несется к гибели. Мы должны мобилизовать все силы, устранить все мешающее нам и спасти империю. Нам нужен новый общественный договор, гарантом которого станет император. А для этого мне нужны вы, Борис Алексеевич!

Суворин осторожно спросил:

– Ваше императорское величество, я не генерал, у меня нет тысяч солдат для подавления бунта на корабле. Я простой издатель. Чего вы желаете от меня?

Качаю головой и, глядя ему в глаза, говорю:

– У вас есть то, чего нет у моих генералов. У вас есть опыт общения с обществом посредством ваших газет. Тысячи ваших ежедневных печатных листков и есть ваша армия. Но предвосхищая ваш следующий вопрос, я сразу скажу – нет, ваши газеты мне не нужны, я не стану влиять на их редакционную политику. Мне нужны лично вы и ваш опыт. У меня есть для вас работа. Я желаю создать новое официальное информационное агентство России, преобразовав старое Петроградское телеграфное агентство в новое Российское телеграфное агентство – РОСТА, а вам я предлагаю пост директора этого агентства. Вы будете представлять официальную позицию России перед внутренней и заграничной прессой, а также перед иностранными телеграфными агентствами. Более того, тысячи, десятки тысяч тиражируемых через трафарет и размещаемых в витринах «Окон РОСТА», сотни передвижных кинопроекторов и множество других вариантов будут формировать общественное мнение, информировать десятки миллионов не читающих прессу российских подданных о том, что происходит в России и мире, о том, какова позиция правительства, и о том, что говорит император.

6 марта (19 марта) 1917 года.

Утро

Одинокая фигура темным пятном выделялась на огромной заснеженной площади. Сильный ветер развевал полу шинели и заставлял идущего человека морщиться и прикрывать лицо от острой снежной крупы. Мощный ледяной поток воздуха словно пытался заставить идущего изменить свое намерение, изменить решение, которое и так далось ему таким трудом и такой большой ценой.

Но человек шел. Шел и чувствовал обращенные на него взгляды сотен глаз и направленные на него десятки стволов. Шел и ждал пулю, которая могла прилететь и спереди, и сзади, и слева, и справа. Лишь хмурое мартовское небо не грозило ему ничем, кроме снежной крупы да ветра, пронизывающего шинель насквозь.

Правильно ли он поступил сейчас? Правильно ли он поступил ранее? Думал ли он в этот момент об этом? О том, что, быть может, его решение творит сейчас историю? Или мысли его были заняты совсем другим? Предстоящим разговором? Аргументами? Напишет ли идущий человек впоследствии мемуары и расскажет ли в них о том, что было в душе его в тот момент, посреди огромной заснеженной площади, под прищуром целящихся в него глаз?

Между тем в той стороне, куда шел человек, открылась дверь, и навстречу идущему вышла еще одна одинокая фигура. И вот на площади уже два персонажа разворачивающейся драмы.

Одному из них все так же трудно идти, и он, сцепив зубы, шагает словно в атаку, другого же ветер с силой толкает в спину, как будто подгоняя вперед, навстречу идущему с противоположной стороны.

Томительно тянутся минуты, натягивая струны нервов и делая все более вероятным случайный выстрел. А быть может, не такой уж и случайный.

Наконец на глазах сотен зрителей две фигуры сошлись посреди огромной заснеженной исторической сцены, но это не театр, и почтенной публике не было слышно реплик, а программки зрителям раздать как-то позабыли. Вот и приходилось смотрящим затаить дыхание и следить за говорящими, пытаясь хотя бы по жестам или перемещениям рук и ног определить общий смысл и итог переговоров.