Владислав Савин - Красный бамбук [СИ, черновик]

Из протокола допроса.

– Итак, гражданин Бельковский, мы знаем достаточно. Как вы приказали своему сообщнику в кооперативе «Эврика» Мариану Скрипчаку подсыпать вашу отраву в пиво. И что вы были знакомы с Капланом – в последний раз встречались не далее как восемь дней назад. И даже то, что вы в тридцать восьмом в Варшаве обучались гипнозу у некоего доктора Поплавского, а после пытались сами практиковать – за столько лет с тех пор мастерство повысили? Сначала организовали массовое отравление собравшейся публики, что уже есть тягчайшее преступление, а после пытались устроить теракт, покушение на убийство Первого Секретаря – что является особо опасным политическим преступлением против Советской Власти. Вы можете и дальше молчать, это уже не имеет никакого значения. Имеющегося материала более чем достаточно для передачи дела в военный трибунал – в компетенции которого подобные дела. И не только вас, но и всех ваших сообщников – развели, понимаешь, антисоветское подполье под мирной личиной совместного песнопения и изучения культуры. Кончился ваш «Белый Орел», пан Бельковский – каждому воздастся, кто ваши приказы исполнял. Все по этапу пойдете, включая вашу любимую сестричку. Конвой!

– Пан следователь, подождите! Если я сделаю заявление… То вы не тронете невиновных?

– А это трибунал решит, кто и в чем виноват. Пока что видим картину заговора с целью убийства высшего должностного лица союзной республики. За что все причастные подлежат…

– Пан следователь, не было никакого заговора! И я не хотел, не думал что выйдет так… Если я расскажу все, вы не тронете Стасю? Она уж точно не знала ничего!

– Будучи самым близким к вам человеком, взявшим на себя помимо прочего, заботу о вашем хозяйстве – и ничего не замечала? А может у вас отношения были, не только брата с сестрой?

– Пан следователь, я попросил бы…

– Ты в камере у старшего будешь о чем-то просить – если он тебя слушать захочет, хехе! Женщины, они наблюдательные, особенно к ближнему своему. И не поверю, что она ничего не знала!

– Пан следователь, да не было заговора! А всего лишь научный эксперимент, с самыми благими целями. Которых я стремился достичь семнадцать лет – и у меня уже начало получаться!

– Цели, массово людей травить? Так это еще в прошлую войну придумали, хлором или фосгеном. В эту войну изобрели фосфорорганику. Вы что, решили «ИГ Фарбениндустри» превзойти?

– Пан следователь, вы не понимаете. Я не хотел никого убивать. А сделать всех счастливыми.

– По принципу «мертвые не страдают»?

– Нет, что вы! Если позволите, начну издалека. Отчего люди несчастливы – оттого, что делают не то, что хотят. А представьте, что вы отдаете приказ – и все выполняют его с искренней радостью, чувствуя счастье!

– Вы гипноз имеете в виду?

– У гипноза серьезный недостаток: трудно работать с толпой. Если только не помочь ему – некоей фармацевтикой. Препарат, после которого пациент примет все, что ему скажут, как высшую истину и руководство к действию!

– Вы то же самое говорили штурмбанфюреру Фестнеру, в марте сорок второго?

– Знаете и об этом? Наци конечно, очень плохие люди, но их фармацевтика и биохимия была самой передовой. По крайней мере, намного лучшей, чем польская довоенная. Я был тогда в самом начале пути, с немецкой помощью мне удалось сильно продвинуться вперед. И ранние мои препараты имели сильные побочные эффекты, вплоть до летального – подопытные были исключительно пациентами психиатрических клиник, но все равно возникали неприятные вопросы. Ну а у немцев, уж простите за цинизм, не надо было беспокоиться за выживаемость материала – пришлют другой. При условии, что им предъявят тело – как доказательство смерти от неудачного опыта, а не побега. Не смотрите на меня так, пан следователь – эти люди, узники концлагеря, и без меня были бы обречены. И я успешно работал над снижением летальности. Разве высокая цель не оправдывает средства? Как врач, я знаю, что советские эпидемиологи успешно используют материалы японца Исии – полученные еще более жестоким путем. У меня все-таки не было сотен «бревен» и я не ставил смерть конечной целью! Ну а при текущем состоянии дел, мои препараты абсолютно безвредны, сами по себе.

– Погибшие студенты с вами бы не согласились.

– Пан следователь, если кто-то, чистя свой пистолет, случайно застрелится – кто будет виноват? Аксенов по глупости украл у меня порцию зелья, и решил использовать в своих целях. Если моя вина в том и есть, то лишь очень косвенная. Я должен был встревожиться, когда он самовольно дал препарат Марии Кузьменко, которую считал своей пани, ну а она была несколько иного мнения. Или у них было что-то еще – в общем, он велел ей, уж простите, пан следователь, пройтись нагишом прилюдно, и она исполнила! Ибо мой препарат, в последней версии, даже не требует гипноза – команду может отдать практически любой человек. Конечно, после я высказал ему свое неудовольствие – но не отстранил от дела, все ж он был толковым помощником.

– Сообщником?

– Помощником! Поскольку я обещал ему, когда мое открытие признают, упомянуть и его имя. Повторяю, мы работали исключительно во славу науки! И те из моих товарищей из «Белого Орла», кто исполняли иногда мои просьбы – знали лишь, что я работаю над открытием, способным перевернуть весь мир!

– И Ковальский тоже?

– Он – особенно. Хотел, когда придет полный успех, первым доложить в Москву, и получить награду. Ну а пока, выбивал мне финансирование. Я получал договоры на выполнение работ – и честно предъявлял результаты. Ну а то, что мои фактические затраты, и денег и времени, были меньше, чем я указывал, это такая мелочь! Учтите, что ничего из сэкономленного я не тратил лично на себя – все на благо науки!

– В ваших лабораторных журналах нет ничего о том, что вы рассказываете.

– Лишь второстепенные детали. Все самое важное – вот здесь, в моей голове! Отчего по-вашему герр Фестнер не отправил меня в концлагерь? Конечно, он мог бы приказать пытать меня, чтобы узнать рецептуру, а затем убить – но где гарантия, что я не утаю что-то важное? Значит, все равно пришлось бы оставить меня живым – а если я и так работаю, зачем лишать меня свободы? Немцы все ж больше прагматики, чем фанатики, и рассуждали здраво.

– Так что вы планировали сделать на стадионе во время матча?

– Всего лишь, чтобы вся трибуна – или хотя бы половина из публики, кто успел выпить пива – дружно встала и запела «Еще Польша не сгинела». Что должно было убедить Ковальского – который начал сомневаться. И мне пришлось согласиться устроить маленький спектакль. Я не думал, что все пойдет не так!

– А как? И поясните: вот вы утверждаете, что после приема вашего снадобья человек исполняет любую услышанную команду. То есть все сказанное кем угодно и откуда угодно? На стадионе, где собралась толпа, вовсе не безъязыкая? Это как вы представляете?