Владислав Савин - Красный бамбук [СИ, черновик]

– Пани Бельковская, вы довольно точно сказали об этике протестантской веры. В которой, если я успешен в земной жизни, значит так указал бог – и если я убил, украл, предал и не попался, значит и на то божья воля. Однако же если вы, не приведи господь, попадете в места заключения, то увидите, что даже там не любят «отморозков», как их называют – тех, кто идет к своему благу по чужим головам. Может, на Диком Западе было иначе, «сдохни ты сегодня, а я завтра», но у нас в России, где исторически можно было выжить лишь командой, такой эгоизм как-то не принят. Что до веры – то помните нашу беседу в поезде? В соседнем купе музыка играла, песни под гитару, одна за другой, меня это наконец напрягло и я решил туда заглянуть. Оказалось у тех ребят был магнитофон, знаете, бывают такие, малогабаритные, на транзисторах, в продаже появились в прошлом году.

– Не поняла, к чему вы мне это говорите. Кстати, а та женщина, с которой вы ехали в одном купе, это ваша жена?

– Музыка на пленке, книга на бумаге. Хотя в нашей памяти они существуют вне своего физического воплощения. И если наше сознание, наша личность, не более чем массив уникальной информации, то с точки зрения науки вполне допустима его перепись на другой носитель. Технические подробности мы пока представить не можем – как бы даже Ньютон или Ломоносов не поняли бы, как работает магнитофон. Так что я вполне могу поверить, что после смерти мы проходим через отбор: кто жил высокодуховно и нравственно, тот будет «перезаписан», ну а недостойные пойдут в переплавку, как герой «Пер Гюнта». И если какой-то высший разум есть, то думаю, что он судит по правде, а не по молитвам. Я жил честно, не греша – не дозволяя ничего плохого по отношению к своим, ну а соблюдать правила по отношению к врагам, это даже Библия не требует. Значит, я попаду в рай – по крайней мере, на это надеюсь.

– Пан инквизитор, вы – как дьявол-искуситель. Чего вы хотите – меня в вашу веру соблазнить?

– Всего лишь, понять истинную степень виновности вашего брата. И вашу, как производную от этого. Чтобы отвесить именно ту меру наказания, которую каждый заслуживает – не больше и не меньше.

– Яцек не убийца. Он действительно, фанатик. Науки, и кое-чего еще. Потому он и не женился вторично – искал не просто хозяйку дома, но и родственную душу. Такую как Мария Кюри – но этот товар большая редкость. Ирена, которая хотела занять ее место, пыталась хотя бы внешне ей казаться – когда Яцек понял, что это лишь для того, чтобы он на ней женился, то она сильно упала в его глазах. А она была просто милой девочкой, для которой преуспевающий молодой врач был завидной партией – и достаточно актрисой, чтобы пытаться подыграть, но недостаточно такой, какой он хотел бы ее видеть. Нельзя любить по приказу, и даже жить вместе по приказу – я думаю, что если бы не немецкая бомба, они бы все равно не «прожили всю жизнь вместе и умерли бы в один день».

– Простите, но вы сказали «еще». Что у вашего брата было кроме науки?

– Он был истинным поляком. Наверное, оттого, что с детства воспитывался на романах Сенкевича, ну а я – Чарской. И ведь я предупреждала, что это его погубит, а он не слушал. Не хотел верить, что величие Жечи Посполитой осталось в прошлом – говорил, что Белый Орел еще взлетит.

– И занимался тут еще чем-то, кроме безобидной культуры?

– Вы не понимаете. Его идеей фикс было – Польша от моря до моря. Пусть хоть коммунистическая, даже не враг России – но великая европейская держава. Вы, когда победили, то очень уважали волю народов, плебисцит – то есть, считали это законным? А теперь представьте, что было бы, если бы жители этого города, да хоть Киева, Минска, Смоленска, Пскова – скажут, что они поляки? Как думаете, отпустил бы ваш Сталин эти земли на волю, отдал бы их нам по праву? Яцек верил, что у него есть – или будет завтра – орудие, которым можно без войны восстановить величие Польши. Может, вам это кажется наивным. А для него это была – жизнь. Ради этого он работал по шестнадцать часов, отказывая себе во всем – и наверное, голодал бы, если бы я его не кормила. Так шло годы – и мне казалось, так будет и дальше.

– Кто из великих сказал, «бойтесь победы – если вы не знаете, что за ней»?

– Я не сильна в философии. Но знаю, что Яцек – не убийца. Да, он увлекающийся – но не злой.

– Ну, пани, на мой взгляд – иной гений без тормозов и табу бывает опаснее закоренелого садиста и убийцы. Поскольку гораздо целеустремленнее и с большей фантазией. Да, и судя по вашим словам, план вашего брата вовсе не вызывал у вас протеста. Разница была лишь в сроке – у него, ближайшая цель, ради которой жилы рвать, ну а у вас, «когда-нибудь, может быть». Я прав?

– Тогда в поезде вы уже беседовали со мной, собирая улики? Да, я считаю что Польша заслуживает лучшей доли, чем ей досталась. Вам не было бы жалко свою страну, погибшую из-за предательства быдла? Холопов, для которых сытость и покой – дороже собственной нации.

– Пани Бельковская, у нас, коммунистов, делить людей на чистых и нечистых как-то не принято.

– А я вовсе не знатность имею в виду. Вы ведь не будете отрицать, что любая нация состоит из большинства, толпы, которой лишь «хлеба и зрелищ», и к сожалению, немногих, для кого гордость за свою страну не пустой звук, кто знает, куда идти, и указывает путь. Впрочем, ваш Лев Гумилев написал про «пассионариев» – я готовилась поступать в МГУ и читала сборники вашей Академии Наук. Вспоминая наш разговор – да, вы были правы, беда Польши в том, что и большинство шляхты оказались быдлом, интересующимися лишь развлечениями. А вы, русские, сумели сейчас предложить нашей толпе большее благо – и наши «пассионарии» оказались генералами без армии. Но это ведь можно исправить!

– Уж не изобретением ли вашего брата?

– А отчего бы и нет? У японцев в кодексе самурая записано, что «нельзя оставлять господина даже в бедствиях, когда число его вассалов и земель сократится до малого». Отчего нельзя внушить быдлу не предавать свою элиту, свою страну?

– Ну, пани Бельковская, не вы ли только что сказали, что по приказу вместе жить нельзя?

– Если без внушения. А если верить и чувствовать себя счастливым?

– Ага. А теперь представьте, что и в соседних странах изобретут то же самое – есть ведь такое понятие, как общий уровень науки. И встанут на границах радиобашни, и будут вам дешево продавать зелье, впихнутое хоть в куриные окорочка. И будет тогда вопрос – кто кого сильнее переубедит?

– Ну, это все же лучше, чем война. Особенно с атомными бомбами. Знаете фразу про нас, поляков – «с немцами мы потеряем жизнь, с русскими душу». Мы с Яцеком спорили, что лучше, что хуже. Яцек говорил, что оставшись без души, но живым, можно потерянную душу вернуть – а мертвое уже не воскреснет. Ну а я – то, что без души, все равно что мертво. Да, моя страна проиграла эту войну – вы это хотели от меня услышать? Умом я это почти приняла, сердцем нет – но это ненадолго. Поступила бы в ваш МГУ – в Варшаве сегодня нет университета, как по сути нет и самой Варшавы, ну а Краковский университет, это бледная тень былого. Вышла бы замуж за русского – вы ведь знаете, что в Польше ваши офицеры считаются самыми лучшими женихами? И мои дети уже считали бы себя русскими, ну а внуки и не вспоминали бы о своих польских корнях. Теперь ничего этого не будет – я ведь стану «лагерной пылью», как говорил один мой знакомый? – что ж, это даже лучше, что я не увижу конец моей страны! Бедная Польша – которая все же не заслужила, чтобы господь отвернулся от нее настолько безжалостно!