Борис Нефёдов - В лето 6746 года от сотворения мира

Но додумать мне не дал стук в дверь. Ну кто там еще, ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

За дверями оказался отец Варфоломей — старший среди священнослужителей, присланных Владыкой. Они всегда тихо выполняли свою работу и никогда в дела стратегические, слава Богу, не вмешивались. На совещаниях Варфоломей обычно сидел в сторонке и только слушал, а если что нужно было, сам приходил ко мне и вел беседу один на один. Честно скажу, в этот напряженный момент я ожидал услышать от него все, что угодно, но только не это.

— Тут вот какое дело, Михаил Игнатьевич. Перед возможным смертным часом (на все воля Божья) обратилось ко мне несколько пар с просьбой обвенчать их.

— Что? Да разве сейчас время думать об этом?

— Любовь бывает и на войне. Не следует поощрять греховные поступки, но освященные таинствами брака отношения мужчины и женщины становятся богоугодными.

— И что я должен сделать?

— Благословить полагается.

— Мне?

— А кому? Ты воевода.

— И кто ж это такие?

— Желают сочетаться браком Ян Падеревский и божья раба Епраксия. Для этого Ян Падеревский согласился принять нашу веру.

— Кто-о? Не может быть. Да они ненавидят друг друга. А ну, позовите Бельского.

— Да здесь я, Михаил Игнатьевич.

— А ты что скажешь?

— Бывает, что от ненависти до любви, я бы сказал большой любви, всего один шаг. Я не одобряю Яна за смену им своей религии, но не одобрить его выбора не могу. Епраксия любит его и даже, насколько я знаю, уже носит под сердцем его дитя.

— Почему я об этом только что узнал?

— Не хочу тебя обижать, но перемены и в Яне, и в Епраксии стали заметны еще в середине лета. Об их отношениях все знают, особенно после того, как Ян за оскорбление в ее адрес оглоблей гонял обозника и его дружков около лошадиной поилки. Помнишь, он потом еще с фингалом ходил?

— Фингал помню.

— Ну вот, а говоришь «не знал». Больше людьми-то надо интересоваться. Ты и у себя под носом «ничего не знал». Люди уже чуть не в открытую посмеиваются.

— Ты это о чем?

— Да ладно, «о чем». Давайте лучше Яна и Епраксию сюда пригласим, да самих спросим.

— Ну, позовите.

— А что звать-то, они вон за дверями стоят дрожат, решения твоего ждут.

Действительно, за женихом и невестой тоже посылать не пришлось. Ян зашел спокойно, с поднятой головой, левой рукой как бы пытаясь прикрыть Епраксию. А та обхватила его руку и тесно прижалась к ней. Ну что тут скажешь?

— Значит, Ян, ты даже веру свою сменить решил?

— Может и нехорошо это, может и осудят меня друзья мои, но решил. Дело в том, что иначе здесь жить нельзя, а я, если живыми будем, здесь остаться решил. Удивительное место я тут на нашей дороге на Новый Торг нашел, красоты неписанной. Много зверя и рыбы, дикие пчелы мед собирают, трава замечательная, земля — не суглинок. Сосны, как свечи. Родник есть с удивительно вкусной и какой-то особенной что ли водой. Хотим с Епраксией здесь поселение заложить. Думаю, что со временем село будет. И название уже есть — Ижицы.

— А ты, Епраксия, что скажешь?

— Одно скажу, Михаил Игнатьевич. Я копьем владею и завтра на стену вместе с ним пойду. Если смерть, то пусть умрем вместе.

— А ты, Ян, что скажешь на это?

— Считаю, что она имеет на это право.

Вмешался Бельский:

— Михаил Игнатьевич, Ян не только коновал, но и воин хороший. Несколько лет сотником был, так что можешь ему на завтра что-то и посерьезнее, чем просто мечом махать, поручить. Тем более, что я завтра за стены в тылу отвечать не смогу.

— Вот что, Ян. Возьмешь на себя оборону стены, что ближе к озеру. Заберешь всех, кого сможешь собрать. В первую очередь тех, что из плена монгольского нами освобождены были и пока не при делах, и обозников наших, и артельных.

— Артельных?

— Тут от артели плотников сегодня Добрило приходил. Они считают, что им тоже место завтра на стенах. За спиной Новгород, а там их семьи. Кроме того, к раненым зайди. Там есть такие, особенно стрельцы, кто в ноги ранения получил, но, по своему состоянию, стрелять могут. Оборудуй для них места на стене. Они могут вам большую помощь в ее защите оказать. Там в лазарете есть и такие, кто в руку ранен, но в другой руке меч держать могут. Правда, такие все сразу в свои подразделения вернулись, но может кто еще и остался. Сильно слабых не бери, от них толку мало, а хлопот много. Оценку состояния узнавайте не у раненых, а у Милицы. А своих вояк я с этой стены заберу. Мне они вот так завтра на главной стене понадобятся. Хотя, вот что, Бельский, передай Кежаю мой приказ, пусть человек пять стрельцов он все-таки Яну уже сегодня на помощь отправит.

— А как с женщинами?

— Кто из женщин пойдет — запрета нет. Прорвутся монголы, пощады не будет никому. Эти пусть рогатки готовят, чтобы штурмовые лестницы отталкивать, раненым будут помогать, да мертвых, чтобы не мешали оттаскивать. Ну а если кто оружием владеет, то пусть мужчинам помогает. Медицинской части это не касается. У них своей работы за глаза хватит. Без них и победа горше окажется. Всех одеть в броню. Сам знаешь, ее у нас теперь излишек имеется. Оружие тоже с запасом возьми. Женщинам непривычно с копьем. Ткнуть ткнет, а назад не выдернет. Пусть не жалеют, выпускают из рук, да за другое копье хватаются. И еще одно. Чтобы ни случилось, никуда не дергайся, стой на месте, как…, в общем ты меня понял, и защищай свой участок стены до последнего. Не бойся за тыл и соседей, я там, если что, без тебя ситуацию поправлю.

С этими словами я встал и принял из рук отца Варфоломея икону Спасителя, а Ян и Епраксия шагнули ко мне, встали на колени и склонили головы. Честно сказать, я даже не знал, что же мне дальше-то делать, но потом вспомнил Григорий Иванович из «Барышни-крестьянки» Пушкина, и торжественно перекрестил их иконой три раза, приговаривая:

— Господь с вами, детушки мои родимые. Будьте счастливы, любите друг друга, ибо сказано: «Плодитесь и размножайтесь».

Отец Варфоломей удивленно взглянул на меня, но промолчал. Ко мне-то какие претензии? Если они есть — то это не ко мне, а к Александру Сергеевичу.

— Когда Ян и Епраксия вышли я ядовито поинтересовался:

— Ну и кто там, отец Варфоломей, еще жениться надумал?

— Сочетаться священным браком пожелали Степан Молчун и Марфа.

— Кто-о-о?

Ну это уже был удар под дых. У меня даже дыхание перехватило.

— Степан Петрович и Марфа Петровна.

— Ах, даже Петровна. Ну-ка, давай их сюда.

— Здесь первой вплыла Марфа, а за ней, потупив голову, зашел Степан Молчун.

— Так, значитца, — начал я.

Ответила Марфа:

— Так, Михаил Игнатьевич. Ты сам говорил, что за труды свои после этой битвы должны мы со Степаном Петровичем получить свободу и даже, помнится, вознаграждение. У нас с ним все слажено. Как и Падеревский, хотим мы на этой дороге село поставить. Место неплохое, версты на две, может на три от Ижицы сюда ближе. Река рядом, торговый путь. Степан Петрович всегда был купцом известным, здравым, рассудительным, успешным. Думаем, что и тут у него снова стать купцом получится. А я ему во всем помощницей есть и буду.