Павел Дмитриев - Скрепы нового мира [СИ]

Вопль разорвал стершийся в неслышность перестук колес:

— Вот ты где, сволочь!

Хлестнувший следом выстрел не оставил сомнений – орденоносец навелся на цель.

— Стоять!

Спалившийся на горячем воришка метнулся в сторону, но тут же передумал, влетел обратно в купе. Вскочил на столик у окна, сметая лучину; не щадя руки, в полный размах, врезал по стеклу кулаком, да так что посыпались осколки. Раз, второй, третий – двойные зимние рамы упрямо не давали места для спасительного прыжка.

"Кастет", — догадался я.

— Лешк-а-а! — взвизнула Саша. — Кто тут?!

Ладонь стиснула лежащий в кармане браунинг, но что-то дельное я предпринять не успел. Проем двери заслонил силуэт разъяренного орденоносца. Брать живьем, похоже, он никого не собирался.

Бах! Подсвеченный вспышкой выстрела злодей белкой метнулся вверх, к замершей в ступоре супруге краскома.

Бах! — Не стреляй! — в одном отчаянном вопле воедино слился мужской и женский голос.

Бах! Жена краскома с жалобным стоном распласталась по полке. Воришка в отчаянии рванулся в окно, головой прямо в недобитые осколки.

Бах! Не успел. Подбитый влет мешок тела валится… в мою сторону! Пытаюсь увернуться, но отчаянно не успеваю.

Бах! Хлесткий удар пули в грудь вбивает меня в стенку. Боли нет, только удивление: "за что?" Спихиваю жалобно скулящего воришку прочь, на пол, дрожащей рукой тянусь проверить рану… на ладони густо перемазанные в крови осколки экрана смартфона.

— Пи.дец неизлечим.

Не боль, но отчаяние туманит глаза – черные корабли заглядывают в гости не только к генсекам и императорам. Бесценный источник знаний, единственная ниточка к прошлому, архив фотографий, все, абсолютно все в один миг уничтожено безмозглым дуболомом. Пользы для и прогресса ради… прочь бредовые мысли! Как я не догадался вовремя остановить дебила с наганом? Зачем мы вообще куда-то поехали? И вообще, почему мы не рванули через западную границу прошлой осенью? Пусть на носу предательский снег, пусть раскисшие от грязи тропинки и промозглый дождь… все равно это меньший риск, чем жить под носом у чекистов! Наивно надеялись, вдруг к власти в СССР придут вменяемые лидеры? Вот, можно сказать дождались – нам попросту не с чем к ним идти! Хотя идти-то теперь наверняка придется… не к вождям, но через границу, к архиву, оставленному год назад в сейфе швейцарского банка. Только бы дотянуть до лета…

Из самобичевательного транса меня вытащили рыдания Саши:

— Лешенька! Родненький!

— Гражданка, аккуратнее! У его ж ребра изломаны, не дай Боже, чего пропорет у ся внутре!

— Штаны-то у раны держи крепче, пока не перевязали!

— Господи, помилуй нас, грешных…

Оказывается, к нашему купе успела сбежаться куча народа; в достатке принесли и свечей.

Бодро шепчу:

— Сашуль, ты-то хоть сама в порядке?

— Да, да, — через щеки любимой тянутся дорожки слез. — Скажи, что у тебя болит?

— Душа, — пытаюсь пошутить я.

— Дурак! — робкая улыбка преображает лицо жены. — Напугал меня! Замер, как неживой!

— Задумался о судьбе нового мира, — честно ответил я.

— Ты, паря, не иначе в рубашке родился, — прокомментировал наше воркование незнакомый усач в шинели, накинутой прямо на белье. — Пуля-то прямиком в сердце шла. Ежели бы не зеркальце твое в блокнотике, быть беде.

— Уж лучше сдохнуть… — начал я, и тут же спохватываюсь. Поздно.

— Хи-и-и, — нервно прыснула рядом какая-то дамочка. — И правда дурачок!

— Нет! — вспыхивает в ответ Саша. — Он у меня самый лучший!

Теперь ржет конями чуть не половина вагона. Глупо злиться на нормальную реакцию нормальных людей. Спустя несколько секунд я, переборов боль, смеюсь сам, как бы не громче собравшихся в купе попутчиков.

Увы, недолго.

— Моя Тонечка умерла, — оборвал веселье бесцветный голос орденоносца. — Я ее убил.

Оказывается, наш стрелок-идиот все еще тут! Я повернул голову в его сторону, поймал взгляд.

— Извини, — кивнул орденоносец мне. — Так вышло.

Быстро поднял все еще зажатый в руке револьвер, приставил дуло к виску.

Бах!

— Седьмой, — зачем-то посчитал я.

До второго гудка остались минуты. Серые угрюмые люди из серых домов спешат в каменную клетку Электрозавода. [45] В описании условий работы на Электрозаводе тут и ниже использована книга С. Журавлева и М. Мухина "Крепость социализма". Я один их них, жалкая капля в водовороте человеческой реки. Я такой же как все. Мы променяли свежий сумрак весеннего утра на возню у тяжелых машин. Мы ненавидим бурый кирпич стилизованных под крепость стен и спрятанные за ними закопченные палки фабричных труб. Нас тошнит от вида идущих где-то рядом начальников, друг друга и собственного недобритого отражения. Вдобавок, персонально меня бесит растянутый между семиэтажными башнями проходной плакат с профилями Ленина и Сталина.

Перед распахнутыми дверями мужчины резко ускоряют шаг, женщины бегут: скорее, скорее в одну из очередей к табельным часам. К сожалению, тут нет огромных досок под номерные жестяные жетоны, нет и ленивых табельщиков, считающих недостачу с щедрой пятнадцатиминутной заминкой. Буржуйская механика пробивает время на бумажке с точным бездушием, стоит опоздать на долю секунды, и бухгалтерия без малейшей жалости вырвет штраф из получки. Рабочие пожинают плоды советской индустриализации – Электрозавод, вне всякого сомнения, новейшее предприятие Москвы, копия одного из предприятий немецкого концерна AEG. Еще важнее то, что он заказан и построен в тучные годы первого НЭПа, [46] Электрозавод был открыт в 1928 году, но договор о содействии был заключен еще в феврале 1926 года. Он предусматривал фактическое копирование у AEG всей системы производства, включая оборудование, организационную структуру и лицензии. тогда большевики еще не экономили на таких мелочах, как автоматизация кадрового учета.

Своя очередь всегда самая медленная. Минута, вторая, третья… наконец я впихиваю узкий листик личного табеля в прорезь часов, давлю на рычаг штампа, есть! Успел! Лезу за часами, посмотреть, сколько осталось на сей раз, но тут же останавливаю руку – тоскливый вой молотом бьет в уши.

— Суки, — дежурно матерюсь я вполголоса. — Опять ползти до цеха под гудком!

Хотя большой разницы нет, следующие пять минут от паровой сирены спасения не будет нигде. Никто не знает, зачем пытать уши людей так долго, но изменить ничего нельзя – деды терпели, да нам велели.

— Лимонщик, не спи, замерзнешь! — неожиданный толчок в плечо едва не снес меня с ног.

— Семеныч! — возмущаюсь я. — Тебя как человека просил поберечь ребра!

— Ничо! — бригадир неловко прячет ухмылку в жидких усиках. — Мясо ужо заросло, вчера сам видал!