Павел Дмитриев - Скрепы нового мира [СИ]

Государство с такой идеологической дырой способен утопить даже поросший мхом зороастризм. Что уж говорить про агрессивный, молодой и, без всякого преувеличения, модный фашизм? Он угроза реальная и смертельная. Пока Ларионов занят междоусобной борьбой, пока его группенфюреры нащупывают подходы к сознанию совграждан, пока его листовки глупы, примитивны и скучны. Пока… а завтра? Как там бишь нынче поют на мотив Преображенского марша?

Ведь на самом деле красиво! С запада стройными колоннами валится парашютный десант на Ленинград, с востока, из самого Харбина, рысит экспедиционный корпус, по центру райкомы сметает повсеместное восстание фашистских конспиративных ячеек. Желтый паук свастики на шпиле Кремля, примирение труда и капитала по итальянскому образцу, "Россия для России", "Союз юных фашисток", "Союз фашистских крошек" [21] Реальный лозунг ВФО, реальные дочерние организации ВФО середины 30-х годов. … Чуть погодя – священная война за православную веру и воссоединение русских всего мира, секретные лагеря уничтожения недочеловеков, черные клубы над печами крематориев; клеймо национального позора на многие поколения вперед.

Короче говоря, в идеологической борьбе мне теперь приходится подыгрывать красным, как наименьшему злу. Не своими руками – мнение простого рабочего с "Электрозавода" никого не интересует – но посредством Михаила Кольцова. С осени прошлого года этот журналист – четвертый и пока последний хранитель тайны послезнания, иначе говоря, наш с Александрой союзник и соратник. Он все еще не может похвастаться решающей должностью в ЦК, однако как глава акционерного общества "Огонек" и член редколлегии "Правды" вхож в самые высокие сферы, например – чуть ли не пинком открывает двери в кабинет Бухарина.

Чертовски полезная опция. Всего одна записка, за ней короткая беседа, и Кольцов назначен заместителем товарища Рютина, наркома по кинематографии СССР. [22] Кинематографические АО контролировались Наркомпросом. М. Н. Рютин заведовал его киноотделом с весны 1930 года, в реальной истории был арестован уже осенью 1930 из-за конфликта со Сталиным (за подпольную пропаганду право-оппортунистических взглядов). Да не просто так, а для скорейшего выполнения архисрочного задания ЦК ВКП(б)… нет, не массового производства патриотических широкоэкранных блокбастеров. Партия с моей подачи мечтает о малом, зато реальном: замене киножурналов с беспросветно тупой ура-коммунистической хроникой на полноценные кинофельетоны типа позднесоветских "Фитилей".

Следующим нашим шагом станет…

— Лешка! — вдруг взвизгнула Саша.

Багровоносый любитель прессы таки добился своего – нарвался на чью-то плюху, а затем не придумал ничего лучшего, как завалиться на мою жену. Зажатая в руке болвана газета смела жестяную кружку с остатками чая.

— Что, опять?! — устало пробормотал я, аккуратно выдергивая Александру из-под неуклюже ворочающейся тушки к себе на колени.

— Не опять, а снова, — со смехом подтвердила успокоившая девушка.

— В прошлый раз тебя отбивать пришлось, — я не удержался, потер скулу, с которой только недавно сполз синяк.

— Леш, давай пойдем отсюда! — заметила мое движение Саша.

— Тебе же тогда понравилось? — притворно удивился я в ответ.

— Ты такой сильный!

Совсем девчонка! Ей бы в гимназию, к куклам и поцелуям в щечку. А сейчас… она делает вид что дурачится, а глаза внимательно следят за полупьяной толкотней поборников расовой чистоты. Тогда, в прошлый раз, только метко брошенная ее рукой бутылка спасла меня от жестокого избиения. Против троих вертких шкетов моя сила спасовала.

— Половина восьмого, — взглянул я на часы.

— Вот! Продажу билетов верно открыли!

— Кстати, да! — спохватился я. — Пойдем скорее! Сбежит наш Ванька и пропадет выходной.

Роскошный СВПС до Питера не ходит, а в обычные вагоны продажу билетов тут принято начинать за час перед отправлением поезда. [23] Знаменитая "Красная стрела" начала курсировать между Москвой и Ленинградом только летом 1931 года. Время в пути составляло около 10 часов. Бронь в теории есть, на практике – она возможна только для мягкого вагона СВ, который… доступен исключительно по специальным справкам с места работы. Строго по канонам социализма – все звери равны, но некоторые равнее. То есть для простых граждан выбор сужается всего до двух зол: мягкой купейной и жесткой общей.

Мы успели как раз вовремя; бойницы касс только-только открылись. Прямо на наших глазах толпа вздрогнула, уплотнилась, отчетливо выделились первые десятки покупателей – все сплошь великовозрастные беспризорники, честно отрабатывающие стоянием в очереди кто осьмушку, а кто и четвертину хлеба. Как ни жаль отдавать, но трястись всю ночь в общем – удовольствие крайне сомнительное.

Ванька не подвел. Через четверть часа мы с билетами и плацкартой в руках выбрались на перрон дебаркадера, прямо в клубящееся на морозе месиво дыма и пара.

— Черт побери! — не сдержал я восклицания. — Стимпанк! Да без всяких романтических соплей, настоящий хардкор!

— Стимпанк? — удивилась Саша. — Что это?

— Писатели-бездельники так назвали вымышленный мир вечной викторианской эпохи, застрявшей в паровых дирижаблях и локомобилях. Читать-то их еще кое-как можно, а вот нюхать, — я демонстративно пошмыгал носом, — как-то не очень.

— То есть в будущем вокзал совсем не так выглядит? — уточнила девушка.

— Конечно же! Дыма и пара вообще нет, кругом яркие электрические фонари, переливаются рекламные экраны. Да ты же наверняка читала!

— Ох, будто ты сам не знаешь! Одно дело читать, другое видеть!

— Извини, — сконфузился я. — Не подумал.

Оглянулся вокруг. По верху, скрывая скаты крышы, стелился жирный угольный дым паровозов. Сизая, остро пахнущая кизяком гарь вагонных печурок металась между составами. Легкими струйками-усами коптили многочисленные керосинки путейцев. Из-под крана кубовой энергично, жизнеутверждающе вырывался пар, клокочущая вода с напором лилась в медные чайники и котелки. Откуда-то из-под вагонов с тихим шипением ползли плотные белые клубы, в которых безнадежно вязли свистки кондукторов и тяжелый лязг буферов. Навьюченные котомками пассажиры метались бестолковыми серыми тенями под колеблющимся светом газовых фонарей.

Остро, совсем как три года назад, навалилась тоска по утраченному будущему. В порыве я вздернул над головой кулак, погрозил невидимому небу:

— Сволочи! Верните меня обратно!

Саша обиженно фыркнула, но спорить не стала. Дернула за руку, как ребенка: