Дмитрий Володихин - Эллинороссия [litres]

Ходим злые, раздраженные. То и дело срываемся друг на друга. Голова раскалывается от боли, видно, старость не за горами… Из нас троих один Лобан чувствует себя превосходно, отпускает шуточки, горланит свои рязанские частушки. Ни голоса, ни слуха, унялся б лучше!

Для чего маленькому острову три кладбища и один курган, притом курган явно древний и явно с начинкой из праха и костей? Почему тут пять столетий как сгинула последняя деревня? Почему технисты, устроившие себе тайное пристанище в замке, за полгода похоронили тут двадцать душ? Мор? Передрались между собой? Пленных нет, спрашивать не у кого.

Я должен видеть, я должен понимать, а я не вижу и не понимаю ни рожна! Бешенство гложет меня.

Напрасно я наорал на Лобана…

Четвертые сутки… Моих знаний тут не хватает. А мое терпение уже лопается. Я давно обязан был найти технэму! Хочется убить кого-нибудь.

Или я все-таки ошибаюсь и тут ничего нет?

Турмарх: «Еще сутки, не более того. Вы знаете, во что обходится Империи стоянка сорока дромонов на дальнем рубеже?»

Ну конечно. Разумеется!

Утро пятого дня. Моей воли хватает только на то, чтобы не бросить поиски.

Допросить рыбаков с побережья: «Почему не заходите сюда? Здесь такая удобная стоянка!» Молчат. Старый франк, недавно пришедший сюда откуда-то из Нормандии, говорит: «Дурное место». Да что тут дурного? Господи, как же больно моей несчастной башке… Не отвечает. Да что здесь дурного, ты, старый нетопырь?!

– …Не тряси старика.

– Куда ты лезешь, Лобан?!

– Куда надо, старшой. Был только что у главного лекаря. По всей наутике только два человека жалуются на головную боль: ты и Ксения. Остальные чувствуют себя преотлично. В том числе и те, кто намного старше тебя. Откуда у тебя головная боль, старшой?

И впрямь, откуда?

Какой же ты молодец, парень! «Проку нет…»

– Извини, Лобан, я погорячился. Толковое наблюдение.

Рыбаков – домой.

– Лобан, ты хоть раз посетил рощу?

– Нет, я человек мегаполисный. Все эти ваши деревца с травкой – одно неудобство. В интересах службы готов терпеть, но по собственной воле-то…

– Чудесно!

– Что?

– А то, что по всей наутике только два человека гуляют в треклятой роще.

Он застывает в раздумье. По глазам вижу: высчитывает, на каком поле встречаются рощевидные технэмы?

– Алларуадцы так далеко на Заход не добирались… – неуверенно произносит он.

– Прежде всего, алларуадские технэмы не причиняют боли. Это госпожа Мэб, Лобан. Нам нужен опытный старый священник.

«Мне известно, что между тобою и Николаем Степановичем Г. происходит неподобное. Хочу напомнить, милая моя Маша: по закону Империи, позволителен брак между любым православным христианином и любой православной христианкой, вне зависимости от их знатности или же худородства. Если этот путь прельщает тебя, я не стану противиться. Лучше неравное супружество, нежели грех и беззаконие. Ты всего-навсего потеряешь права, связанные с престолонаследием. В самом скором времени жду от тебя ответа, не слишком ли высокой представляется тебе эта цена. Твой отец».

«Папа, мне никакая цена не кажется слишком высокой. Я благодарю тебя от всего сердца за твое милосердие».

– Ты помнишь, как хорошо становится, когда гуляешь по роще?

Ксения улыбается.

– Да. Такое чувство, словно проветривается голова. А потом в ней вытирают пыль и топят печку. Свежесть, чистота, тепло.

– Свежесть-чистота-тепло… А вскоре после того, как ты оттуда вышел, – тошнота, боль. Много боли. Мозг хочет вылезти через уши, глаза, ноздри, рот и, кажется, даже пробует выйти напрямую, проделав дырку в черепе. Так?

Она кивает.

Нас четверо: со мной двое умельцев и отец Василий, личный духовник турмарха. Мы заходим в рощу. Кипарисы, кипарисы, кипарисы, немного ежевики… Лишь теперь я замечаю, что деревья посажены в особом порядке. Из них можно составлять геометрические фигуры, сакральные знаки…

– Как тут славно! – восклицает священник.

Ну да, свежесть-чистота-тепло. Разумеется.

– Сердце магической технэмы резко отличается от прочих ее составляющих. Ищите отличие, – говорю я спутникам.

Вот как им объяснить, что от «сердца» должно исходить ощущение главенства?

Кипарисы, кипарисы… очень старые, очень высокие. Наверное, помнят Цезаря. А может, и Ромула.

Слишком густые заросли ежевики? Впадина, похожая на чащу?

Ксения указывает на громадный валун, обросший мхом по самые брови.

– Не то.

Нам уже встретилось два таких, правда, не столь впечатляющие. А «сердце» бывает только одно.

Вычурно изгибающаяся тропа?

Необычно прямой ручей? Точь-в-точь маленький канал…

– Есть!

Собственно, я так и думал.

Мы взяли с собой лопату, лом, топор и молот. Что-то из этого должно было пригодиться как орудие разрушения. Так и есть: нам понадобится топор.

Я указываю остальным на древний ягодный тис. Он гораздо ниже кипарисов, но именно тис здесь старший, словно кряжистый воевода среди стратиотов-эфебов. Его старшинство неоспоримо; он здесь один; и это – дерево-символ. К тому же, до крайности поганое дерево. Особенно для тех, кто его не знает.

Ствол тиса, не столь уж толстый, изувечен глубокими бороздами. Сначала мне показалось, что сплелись разом три или четыре дерева. Но нет, просто тысячелетия нанесли свой узор на кожу тиса.

– Лобан, придется тебе сбегать в замок. В нашем снаряжении есть матерчатые маски. Возьми четыре, смочи в воде и принеси сюда. А с ними прихвати три пары перчаток.

– Ты чуешь какую-то магию, старшой?

– Пока – никакой магии. Разве только дурацкая улыбка у тебя на роже вызвана очень древней магией этого места… Мы имеем дело с ягодным тисом – деревом, у которого ядом пропитано всё, от коры до иголок, и еще яд летает вокруг него, пусть и очень легкий, почти незаметный яд.

Лишних вопросов больше я от него не слышал.

– Что здесь было прежде? Вы говорите – огромная технэма. Но где она?

– Вся эта роща – одна большая технэма, отец Василий. Притом очень древняя. Здесь обучали хранителей знания. Люди регины Мэб не любили записывать знание. Они заучивали его наизусть. Деяния предков, философию, врачевание, малую магию… Учеников собирали тут и целыми днями держали в роще. Им становилось хорошо, просто чудесно. И знания откладывались у них в головах так легко, так быстро! Вот только есть, спать, испражняться и мочиться им позволялось лишь после того, как они покинут рощу. А там их настигала смертельная боль. Полагаю, многие умирали, не выдерживая.

Священник воззрился на меня с недоверием. На его лице было написано: «Как? Зачем понадобилась такая глупость?» Действительно, к чему, казалось бы, гробить тех, кого только что обучили, тех, кто нужен народу Мэб, как хлеб, вода и воздух? Но ведь это, господа, не Империя. Это совсем другое общество.