Сергей Бутко - Доброволец. На Великой войне [litres]

– …Меня отделили от остальных, поместили в небольшую комнатушку, стали лечить и хорошо кормили. Как оказалось, на убой. Но это я выяснил лишь тогда, когда одним прекрасным утром меня вновь вывели на двор, и на сей раз одного. На валу, еще покрытом снегом, стоял часовой, но он оказался не столь страшен, нежели здоровенный детина с длинными, как у обезьяны, ручищами и абсолютно тупым взором, налившимся кровью, едва детине дали какую-то пилюлю. Отлично помню эти первые мгновения боя. Решил, что скорость будет мне в помощь. Жестокая ошибка. Дьявольское снадобье мгновенно превратило моего неуклюжего противника в рычащий ураган, спастись от которого помогала лишь ярь. И боли он не чувствовал. Совсем. Я сломал ему руку, ногу, расплющил нос, выбил глаз, но и сам многое потерял (Орлов театральным, но горьким жестом обвел свое лицо). Не знаю, чем закончился этот бой для зверя, но я, жестоко израненный, провалялся среди своих несколько дней, слыша, как стучат по каменному полу подкованные гвоздями сапоги часового и раздается громкий шепот: айн, цвай, драй!..

Но зато теперь я знаю, какое зло взращивается врагами на погибель моего Отечества…

– А как вы выбрались из этого ада?

– Бежал. – Орлов улыбнулся, но улыбка у него получилась скверная. – Как и многие. Вскоре всех нас перевели из форта в лагерь военнопленных, что располагался в стоящем неподалеку городе. Вот тогда-то и начались побеги. Занятно они проходили. Оказалось, что международный закон предоставляет право каждому военнопленному бежать, и за побег, если беглый будет пойман, он не отвечает перед «сторожами». Но хитрые немцы нашли возможность обойти закон. Отдавали под суд не за побег, а даже за малейшую порчу при побеге казенного имущества. Попортишь, к примеру, колючую проволоку, разобьешь стекло или сломаешь замок. За все это судом налагается огромный штраф, обычно заменяемый содержанием в особом дисциплинарном лагере, где условия тюремные и сбежать крайне трудно…

А вот тут не соглашусь с вами, господин поручик. Сбегали, и еще как. Тот же генерал Корнилов…

Кстати, о побеге будущего предводителя Белого движения. В чем-то похожая история случилась у Орлова. В лагере не только русских военнопленных держали, но и французов, и англичан. Так вот с одним французским летчиком поручик сдружился, и вскоре друзья надумали сбежать. Француз оказался непростой – служил в авиации, а у коменданта форта был в наличии собственный двухместный «Авиатик». В общем, угнали Орлов с французом самолет, а дальше полет на восток до последней капли топлива, приземление, ночные перебежки, переход линии фронта…

Насколько правдив этот рассказ? Решать не мне. Специалистов, проверяющих историю Орлова, и без меня хватает. После беседы поручика куда-то забрали двое незнакомых мне военных. Наверное, на очередную проверку. Эти же проверяющие, возможно, вместе с Докучаевым разработали и операцию по проникновению в «логово зверя» с целью добывания очередного вируса-квартируса. И хотя мне в этой операции скорее всего предстоит побыть эдаким статистом, чует мое сердце, что от пресловутого форс-мажора уйти не удастся.

Смешно и горько мне делается от обещаний, данных самому себе сразу же после памятного полета с Юрковым в зимнем небе. Зарекся же к летающим этажеркам подходить, а теперь вот вместе с Докучаевым и группой неизвестных (в кузове грузовика сидят) покинул Варшаву и еду в небольшое местечко Старая Яблонна, где расположен аэродром уже сформированной эскадры большемоторников «Илья Муромец». Отлично помню об этом детище Сикорского. Видел массу фотографий, где внешне напоминающий огромный кукурузник воздушный корабль-крепость уже готов взмыть в небо. Похоже, что и мне предстоит на одном из таких «богатырей» полететь далеко за линию фронта. Сначала думал – шутка. По календарю сегодня как раз первое апреля, но оказалось, что начальство настроено вполне серьезно и не шутит. Аэродром находился в лесу. Здесь же стояло несколько пулеметных вышек, охраняющих периметр. Только вот что-то не видно пока «Муромцев». Вместо них попадаются «Фарманы», «Спады», «Блерио» и прочие фанерно-металлические леталки. Зато поддерживается порядок. Всюду аккуратные асфальтированные дорожки. На одной из них остановились и беседуют двое самокатчиков [78]. Солдаты как солдаты, если не считать складных велосипедов за спиной и разговоров на отвлеченные темы:

– …Стреляли, но толку ноль. Сбросил немец бомбу на походную кухню и был таков. Оставайтесь, русские, сегодня без ужина.

– Безобразие. Где же наши летчики? Чем они занимаются?

– Известное дело. С сестрами милосердия амуры крутят. Разве не знаешь?

– Знаю… Нечего сказать. Благодарная у нас публика. Хоть бы профессора наши выдумали что-нибудь для борьбы с аэропланами. Положим, пушку, которая бы воздушной струей опрокидывала этих летунов вместе с их аппаратами. Или магнит, чтоб притягивать к земле.

– Вот-вот. Притянуть его, подлеца, произвести над ним маленькую операцию и зарядить в пушку для сбивания.

– В пушку? Скажешь тоже. Это уже мюнхгаузенщина какая-то получается…

Договорить самокатчик не успел. Окружающую тишину разорвали противные вопли сирены, и на летном поле все мгновенно пришло в движение. Один за другим самолеты начали взлетать, исчезая в безоблачном небе, чтобы вступить в очередной воздушный бой с неведомым противником. Ну а меня ждала очередная незапланированная встреча. Рандеву с прошлым продолжается и завершаться явно не намерено.

Едва семь самолетов превратились в черные точки и исчезли вдали, как в небе замаячила восьмая, стремительно увеличивающаяся в размерах. Аэроплан шел на посадку, и со стороны могло показаться, что им управляет пьяный. Аппарат буквально «гулял» в воздухе, а когда каким-то чудесным образом умудрился наконец-то сесть, стала ясна причина воздушного «гуляния». Досталось машине изрядно: корпус измочален пулями, хвостовик держится на честном слове, одно из колес отлетело в сторону. У самолета уже суетились техники, а рядом стоял мой старый знакомый Федя Юрков, взъерошенный, с шарфом, перепачканным мазутом, но не побежденный…

Меня увидел. Ну, теперь будет болтовни море, а хвастовства океан…

Так и есть…

– …Черт его знает, откуда взялся этот желтобрюхий летун! Не иначе, как из ада вынырнул! Но хорош, хорош, мерзавец! Я и «матрешкой» его, и «лебедем» достать пытался, а ему все нипочем! В итоге, обменявшись любезностями, мы разошлись до следующего свидания…

Непонятно, перед кем Юрков так выделывается. Ни мне, ни другим приезжим до подвигов пилота дела нет. Гораздо интереснее, что скрывается в деревянном ящике, который несут двое крепких молчаливых солдат. И только Юркову содержимое ящика не интересно. Юрков продолжает хвастаться, пока в дело не вступает Докучаев: