Сергей Бутко - Доброволец. На Великой войне [litres]

По первому пункту кое-как разобрались. Вместе с добычей и вооружившимися (было чем) офицерами отряд устремился к заданному квадрату для того, чтобы, добравшись до самолета, действовать дальше…

А вот хренушки вам, а не самолет. У нас в отличие от вас все как у Кар Карыча и Копатыча [85] Персонажи мультсериала «Смешарики», режиссер Д. Чернов и др. : одна сплошная полоса невезения. Когда я и Юрков в общих чертах обрисовали незавидную обстановку, Докучаев помрачнел и, позвав свой спецназ (балаклавы так и не снимают), удалился на совещание. Я вновь остался в гордом одиночестве, скрасить которое не смогли даже свечи и масса народу рядом. Можно, конечно, и электричество включить (оно тут есть), но не включаем.

Сазонов, Рублевский, Заметов… Надежда обнаружить их среди пленных исчезла: Заметов умер от лихорадки, а Рублевский с Сазоновым попытались бежать через пару деньков после Орлова, но были пойманы и отправлены на перевоспитание в более отдаленную «тюрьму»…

А офицеры говорят, что-то обсуждают, рассматривают связанного Бакунина со злыми глазами и кляпом во рту. А мне как быть? Что прикажете делать одинокому поэту, по воле злого рока очутившемуся в германской лесной глубинке, где даже самой захудалой пиццерии или суши-бара нет?..

Я не поэт? Не скажите. У меня дома даже сохранилась толстенная стопка исписанных тетрадей. Еще одно напоминание о прекрасной поре юности, когда душа в союзе с сердцем и весной сама рождает стихи и…

Ну вот, опять обломы жизни жестокой. Не успела наша команда Гуффи с одними проблемами разобраться, как нагрянули другие. И как нагрянули! Сравнить даже не с чем этот бандитский налет очередных визитеров.

Эх, Тарантино бы сюда вместе с Родригесом и всей их американо-мексиканской кинобандой в придачу. С легкостью могут снять очередной «От заката до рассвета» или нечто в том же духе. Никогда не забуду, как злые кошачьи глаза Бакунина полыхнули торжествующим огнем, когда выставленный нами часовой вбежал в дом, чтобы сообщить всем пренеприятнейшее известие. Нет, не ревизор к нам приехал, а кое-кто пострашнее. Все, господа иновремяне, все. Кончилось ваше везение и геройство. Вместо него дом со всех сторон окружают новоявленные берсерки – с рычанием и в большом количестве. Интересно, какая такая сволочь их на нас навела? Ну только дайте мне вырваться из этой передряги. Обязательно устрою откровенный разговор с Садовским на предмет достоверности некоторых сведений строго секретного характера и вытрясу из него ВСЕ. А пока нужно разобраться с наседающими со всех сторон упырями. И это еще хорошо, что мы заранее позаботились укрепить дом на случай нападения. Взять его теперь штурмом не так уж и просто.

Бах! Бах! Бах! Стоя у разбитого окна, быстро опустошаю очередную и последнюю обойму «Маузера» и, отстранившись назад, бью ножом в лоб лезущему в окно берсерку. Тот ревет, дико размахивает руками, но затем повисает в оконном проеме, вздрагивая всем телом. А сверху пытается протиснуться очередной нападающий, сжимая в руке длинный кинжал. Да сколько же их?! И сколько нас?!

– Миша, бегом на второй этаж! – кричит мне Докучаев. – Они прорвались!

Дважды говорить не надо. Боевой транс, подгоняемый ярью, могучим потоком несет тело, помогает обходить опасности, сражаясь в темноте и в ограниченном пространстве. Уклоняюсь от летящего в лицо клинка и атакую сам, распоров чью-то глотку. На лестничном марше тоже кипит жестокий бой, падают убитые и раненые. Чем-то обожгло левый бок, но я не замечаю раны. Вместе с Докучаевым, Юрковым и еще несколькими офицерами подпираем шкафом двери комнаты и продолжаем ночную схватку. Берсерки не отстают. Настырные, упорные, не считающиеся с потерями, нечувствительные к боли, они не дают нам ни секунды покоя, изредка пробивая брешь в нашей обороне. Как сейчас. Нож выбит из рук, но я уже подхватил кем-то брошенную винтовку и бью прикладом, метя в голову врага. Никакого эффекта! Прыжок! Здоровенный, похожий на гориллу берсерк обрушился на меня всей своей многокилограммовой массой, сбил с ног, сдавил горло стальным захватом! Я задыхаюсь, но успеваю ткнуть растопыренной пятерней ему в глаза! Пальцы вошли во что-то мягкое и скользкое, хватка ослабевает!.. Проклятый упырь!.. Сдохни! Сдохни, кому говорят!!

Улавливаю какое-то движение у себя за спиной. Яркая вспышка, обжигающая боль, похожая на сотни раскаленных уколов, падение, темнота…

Что ж, по крайней мере, все, что было в моих силах, я совершил. Адьес, амигос. Может, у вас получится вырваться, выполнить это проклятое задание и вернуться домой, а я не смог… Вернее, думал, что не смог.

– …Потери?! О чем ты вообще говоришь, Миша, когда сейчас вокруг такое творится?! Твое появление здесь – вот это настоящее чудо среди того беспросветного горя и испытаний, что на всех нас обрушились!

– Значит, все-таки списали нас, сбросили со счетов?

– Не передергивай! Никто вас не списывал и на убой не посылал!

– Да. А почему тогда я здесь, ребята…

– А вот почему!..

Побагровевший Садовский своими криками, ором и жестикуляцией напоминал моего соседа по подъезду Федьку Македонова, большого любителя заложить за воротник и поскандалить, когда не наливают или взаймы не дают. Ну а я с абсолютным холодным равнодушием бесчувственного робота бросал в сторону Садовского все новые и новые упреки. В ответ получал объяснения, оправдания, но они не утешали. С каждым последующим словом вместо холодного равнодушия во мне пробуждалась ярость. Впрочем, направлена она была не на Садовского и прочее начальство из «Отряда-М». Я был жутко зол лишь на того дьявольского, неведомого, свалившегося на нашу голову затейника, который с легкостью злого волшебника дирижирует сейчас человеческими судьбами, не особо спрашивая разрешения у более мелких чародеев-недоучек. И переиграть волшебника пока не получается, а он меж тем делает что хочет и останавливаться явно не намерен.

О нем говорит и Садовский:

– …Я могу еще долго распинаться тут перед тобой, рассказывать, извиняться, но ведь этим дело не поправить. Пойми ты, что теперь не только мы в опасности, но и вся Россия, если не весь мир!.. Не веришь?!

– Почему же – верю.

– Не веришь! Тогда вот! Читай, Фома неверующий!

На стол передо мной с резким хлопком опустилась стопка газет. Садовский с ворчанием отошел в сторону, а я смотрю на плохо пропечатанную заднюю полосу, почему-то упорно не отрывая взора от рекламы.

При чем здесь ростовские папиросы? Для чего я читаю рекламу, когда начинать следует с первой полосы? Опять нарушаю прежний зарок не брать в руки дореволюционных газет, но все же беру, разворачиваю и вижу огромный, почти во всю страницу портрет Николая Второго, а ниже крупные строки: «Царь убит! Империя снова под ударом! Германо-австрийские клыки должны быть вырваны с корнем! Пусть же гневом негодования наполнится всякая русская душа! Война до победного конца!»