Сергей Бутко - Доброволец. На Великой войне [litres]

Удар в нос нашатырем! Я лежу у нашей батареи, а возле меня суетится санитар. Рука сильно болит, но жить буду. Интересно, сколько у меня уже ранений накопилось за все время пребывания на фронте? Не пора ли «Георгия» вручать. После, Михаил Иванович, все после, а пока…

– Немцы взяли окопы? – спросил я у санитара. Ответ отрицательный. Окопы не взяты, даже несмотря на удар тяжелой австрийской пушки, чей снаряд едва не похоронил меня. Зомби, блин, из снарядной могилы выбравшийся. Встаю, мотаюсь от слабости, баюкаю перевязанную и вдетую в петлю руку. Похожие на негров Анциферов и Суетин помогают идти хромающему Унгерну. Барон выглядит не лучше.

– Роман Федорович, с вами все в порядке? – спросил я его.

Унгерн поднял глаза, дикие, блуждающие, наполненные первобытной яростью. На лице застыло выражение торжества.

«Волк дорвался до крови», – подумал я, вновь стиснув зубы от боли. Раненая рука не дает покоя, с ней я промаялся весь оставшийся день, а ближе к вечеру поплелся к себе в палатку. Скверно. Повсюду пахнет кровью, и от этого запаха кружится голова. Поспать бы, но сон покинул меня. Лежу, пялюсь в потолок, а перед глазами мелькают картины прошлого. И сердце сжимается от осознания того, что теперь родное двадцать первое столетие от меня невообразимо далеко. Эх, сейчас бы в нашу городскую баньку «Оазис» сходить. Там тебе и парилка, и бассейн, и массажное кресло, и бильярд.

А еще лучше вернуть время назад и ровнехонько до того момента, как шеф вздумал меня отправить к «Штыку». Вернуть и сказать начальству: «Не могу я поехать». Уволит? Не уволит. Поворчит, поругает, а затем предложит поехать, но позже. Может, тогда вместо меня с Бакуниными кто-то другой «вирусом-квартирусом» побудет?

Но увы, теперь все эти многочисленные предположения остаются несбыточными миражами. Как и вариант с возвращением домой, в свое время. Что теперь?

К черту! К черту эти старинные часы, которые идут, не обращая внимания на других! Возможно все!.. Мы просто пока не знаем путей возвращения. Но они обязательно найдутся, и тогда… Дом. Милый дом…

Сегодняшнее утро стало настоящим шоком для нашей пехоты, в мгновение ока оставшейся без артиллерии. За ночь та куда-то подевалась. Лишь позже выяснилось, что дивизион получил приказ и был переброшен севернее нашего участка.

Многим такая перемена пришлась не по нутру. Я лично слышал, как Унгерн в который уже раз самым грубейшим образом, нарушая субординацию и дисциплину, скандалил по этому поводу с самим командиром дивизии генералом Добротиным, могучим дядькой с пышными усами и закрытым черной повязкой правым глазом. И эмоции барон не сдерживал:

– Ваше превосходительство, это просто недопустимо! Как нам воевать без артиллерии, когда у неприятеля она есть?!

– А что мы можем поделать? – как будто виновато оправдывался генерал. – Вчера где-то севернее немцы прорвали наш фронт. Туда сейчас спешно стягиваются силы.

– Да где же прорыв?! Неужели нельзя его как-нибудь ликвидировать без нашей артиллерии?

– Значит, никак нельзя.

– Что же мы будем делать?!

– Удерживать занятые позиции…

Вот такое у нас утречко выдалось. Опять прореха в наступлении образовалась, а мы тут одни против врага, судя по всему, под завязку снабженного вполне пригодным к использованию и не таким уж и суррогатным бальзамом Беовульфа. Плюс «дела семейные».

– Куда стерва делась?! (пи! пи! пи!) Куда?! – бушевал Корсаков. Вместе с артиллерией сегодня ночью куда-то запропастилась его венгерка, а под утро телефонисты отряда с ног сбились, чиня изрезанные провода. Шпионка? Эта мысль не раз озвучивалась вслух, но наш фейерверкер и слушать ничего не хотел, как и Унгерн, выстроивший свою изрядно поредевшую сотню и приказавший до последнего вместе с пехотой оборонять окопы. Никто решение командира, разумеется, не оспаривает, но я с раненой рукой в окопы не лезу, а прямо сейчас гляжу в цейсовскую стереотрубу и вижу, как на стоящих в низине германских позициях за ночь произошли изменения. Туда натаскали каких-то труб, стоящих сейчас под углом в сорок пять градусов. У труб суетится вражеская пехота. Неужели это…

– Газы!.. Маски! – раздалось рядом, а моя здоровая левая рука уже инстинктивно тянется к всегда висящей на боку сумке. Вчера хотел уже в обоз ее сдать, но передумал. Как оказалось, не зря. Немцы решили пустить на нас химию.

Вытаскиваю из сумки противогаз Зелинского – Куманта – Авалова – красноватую резиновую маску с прямоугольным оловянным респиратором, поддерживаемым шейными ремешками. В окопах тоже засуетились, начали жечь костры, но все это в конечном итоге не понадобилось. Слышен взрыв, второй, третий. По непонятным пока причинам германская газобаллонная батарея взорвалась. Желтое облако зависло в воздухе. Тут же моментально вспомнился желтый туман из сказок Волкова. Вот сейчас из него с летучим ковром под мышкой и с Руфом Биланом на плече выйдет великанша-колдунья Арахна и направится в Изумрудный город. Однако вместо Арахны из облака прет вражеская пехота в противогазах. Судя по движениям, немцы приняли «озверин» и теперь опять пытаются штурмовать окопы. Наша пехота прижалась к брустверу, ощетинившись штыками. А берсерки лезут. Да сколько же их? Еще больше, чем вчера. Клонируют их, что ли?

Снова во врагов летят гранаты, но поток все не кончается. Э-э-х, где же вы, «Горынычи»? Сейчас бы сюда вас, да ракетами выжечь всех этих бешеных псов. Что вместо этого? Атака за атакой…

– Ваше благородие, ваше благородие, за что это нам?!

Оторвавшись от стереотрубы, я слышу возгласы Корсакова, отчаянно пытающегося остановить двух солдат, ведущих связанную Тимею. Это он зря бучу поднимать вздумал. На Корсакова моментально навис непримечательного, но грозного вида человек в кожаной куртке. Батюшки-святы. Вот и к нам сюда ВЧК пожаловала. Один из ее сотрудников быстро и исчерпывающе ответил на вопрос нашего фейерверкера:

– За шпионаж… А тебе какое дело? Или ты с ней заодно?

– Я?.. – Корсаков осекся и переменился в лице, отступая назад. – Не-е-е-т! Нет, ваше благородие! Мне эта (пи!) сразу не понравилась!..

Пропуская мимо ушей поток оправданий, чекист коротко бросил конвойным, указывая на Корсакова: «Этого тоже!» Затем направился… ко мне! Неужели и меня на допрос с пристрастием поведут?

– Подпоручик Власов?

– Да, это я.

– Вам письмо…

У-у-х. Обошлось.

Я проводил взглядом уходящую вдаль контрреволюционную «тройку», ведущую под конвоем Тимею и Корсакова. Что с ними будет? Венгерку с великой долей вероятности расстреляют, а ее «сожителя», если никто не вступится, в лучшем случае ждет штрафбат. Именно так. А вы думаете, что только летом сорок второго товарищ Сталин приказ номер двести двадцать семь подписал, более известный как «Ни шагу назад!»? И в нынешней войне подобные приказы еще как практикуются. Притом начало положил тоже руководитель страны, подписавший высочайший указ о том, что все сдавшиеся в плен военнослужащие будут после окончания войны отданы под суд, лишены земельных наделов и бессрочно высланы в Сибирь. Следом за царем потянулись командующие фронтами. Тот же Брусилов, еще командуя восьмой армией, вполне реально приказывал: