Михаил Бобров - Ход кротом

Четырех кораблей как не бывало.

— Строй, панове! Плотнее!

— … Пятый, выходи на позицию…

У большевиков есть одна-единственная часть, использующая для позывных короткие цифры, и это, пся крев, Дюжина.

Четвертый авиаполк, «чистое небо».

За полтора года войны не было ни одного случая, чтобы Дюжина не выполнила поставленную задачу. Даже когда собрали против них сорок лучших асов со всех стран в той самой легендарной «Нормандия-Норфолк», столкнулись с жутким эффектом. Собьют, к примеру, из Дюжины Четвертого — еще герой-победитель не вернулся из вылета, а в небе взамен сбитого уже точно такой же истребитель большевиков. Та же раскраска, и позывной тот же. Никакой индивидуальности, никакой гордости, муравьи прямо. Люди-функции!

Сломался? Вынуть и заменить!

Потом-то соображаешь, что это психическая атака, давление на нервы. Все равно как по минному полю в рост. Но ведь это ж, пойми, потом! В бою ум вторичен, там комбинация заученных действий, да быстро-быстро, пока не сбили… А если перед боем не подумал, под огнем рассуждать некогда.

Вот еще тройка, молотят крайнего, но в этот раз не их игра.

— Попал! Панове, я попал в него!

Точно, хоть кому-то повезло. Ух, как рванул большевик проклятый! Правда, и бомбер дымит, в ночи подсвечивает соседей. Не приведи матка боска, Восьмерка уже развернулась и теперь прет понизу, над верхушками сосен, загоняет в прицел бело-желтое пятно пожара.

— … Седьмой, замена, седьмой…

Голос ровный, как неживой. Говорят, что Дюжина вовсе не люди. Что поят их чистым спиртом, разве только подмешивают сушеную кровь расстреляных буржуев. Кум свата деверя сестры племянникова брата в Севастополе на стройке моста своими глазами видел. Мешки картонные, порошок багровый. Буквы-то про химию, но умному человеку ясно: буквы там для блезиру, а по сути — кровь!

Сам Корабельщик сказал!

Ничего, краснопузые. Взорвали-таки вашего идола, и на вас найдется управа. Над высокими горами ревет плотный строй из восьми тяжелых кораблей. Почти семьдесят пулеметов. Сунься, кому охота. Дюжину вашу — и то на одного укоротили. Четыре больших «Стирлинга» за одномоторный «Сухарь» не особо выгодный размен. Только затеяно все не ради банального размена.

— … Много самолетов курсом на Брно! Поднимайте всех, всех поднимайте!

Курва мать, заметили-таки ударную группу «Нормандии»! Асы нарочно подходили на малой высоте, громадным крюком с юга, через большевицкую территорию, но даже это не помогло, кто-то заметил и донес.

— Один-восемь-пять-четыре! Повторяю: один-восемь-пять-четыре! Отвечайте или будете сбиты.

— Ра квия… Как правильно ответить?

— Si, sinjore! Uno — uno — quatro — sexta!

— Код принят, принят код, вычеркиваю…

Напряженное молчание. Чей это голос? Итальянец и русский. Патруль Фиуме? Они, получается, налет сорвали… Подслушанный код уже не поможет, он одноразовый. «Вычеркиваю» — значит, радист красных переходит на следующую строчку таблицы. Если Дюжина сейчас выйдет из боя, вернется на защиту базы, то все зря. Конечно, «Стирлинги» что-то разбомбят, но главное не в том…

Ночь. Луна. Пот из подшлемника.

Тянутся, тянутся секунды, ревут моторы, где-то вокруг нарезает спирали невидимая смерть, выверяет прицел Восьмерка, Четвертый дергает рычаг перезарядки, командир Дюжины тоже дожидается ответа с базы, и радист на лучшем в Свободной Польше пеленгаторе вслушивается в слабый голос, потусторонний, словно песок в отмеряющих жизнь часах.

— … Двенадцатый, замены вам не будет. Здесь до сорока ночников, «желтомордые!» Мы успели поднять второй состав, третий уже взлетать не может, полоса разбита, самолеты горят на стоянках. Приказ прежний, прежний, выполняйте… Держитесь, хлопцы!

Вот зачем все придумано. Дюжина она конечно Дюжина, но не боялось рыцарство хитрых казаков Хмеля, и сейчас не побоится. Польша, Испания да Франция, а больше рыцарского духа ни в ком не осталось. За вашу и нашу свободу! Заявлена цель Брно, а поведем над горами далеко в противоположную сторону, чуть не до Львова. Тем временем «Нормандия» ваше гнездышко за бочок и припечет.

-… Ну, пошли…

Что-то знакомое мелькнуло в шелестящем голосе, но что, никто сообразить не успел, потому что проклятые твари появились отовсюду разом, и снова турели попросту не успевали за большевицкими монопланами, за комками ночного неба с пороховыми ускорителями.

Дальше в памяти кусками: трассер алый, трассер белый, зеленая вспышка — попали в кого-то. У немцев принят золотой, у венгров синий — говорят, в честь синей гусарской формы. У всех прочих трассеры красный с белым, потому как самые дешевые составы. Да и не воюют нормальные пилоты ночью, нет смысла возиться с опознанием по трассам…

Рванул сосед прямо с бомбами, два истребителя по темноте столкнулись, кто-то внизу зацепил склон и теперь пламенным бичом бороздит сосновый бор. Левому ведомому снаряд в кабину, сзади разорвало еще истребитель; а вот сосед по строю, нижний стрелок поливает огнем своих. То ли сослепу, то ли спятил во вспышках цветного ужаса.

Нижний стрелок? Но трассер зеленый!

А нету, оказывается, больше нижней турели у соседнего борта. Незамеченный в свалке ночного боя враг лихо спикировал, выровнялся буквально над головами овечек, и пристроился под брюхом четырехмоторника. Такое на воздушных праздниках проделывают мастера из мастеров, и то днем. Этот же в ночном бою, с первой попытки, над незнакомыми горами. Да стоит, как привязанный, и возмущения воздуха от пяти моторов по тысяче сил — безразличны! Словно бы он самый воздух видит.

Словно и правда — нечеловек?

Свои по нему стрелять боятся, чтобы не задеть «Стирлинг». Большевик же снес эту самую турель, потом два мотора ближнему, потом еще нижнюю турель правому в тройке, и виден лишь в отблесках собственных выстрелов. Номер на хвосте в ночи не разобрать, но к чему он? Раз вы, большевички, людьми быть не желаете, так и не надо. «Сорок шестой» чуть снизу подошел, сам едва не надевшись на сосны, и прошил краснюка трассой; правда, и «Стирлинг» над краснюком получил немного в брюхо, но он и без того уже дымился.

Горит!

Уже не горит, уже куски падают, и ударная волна во все стороны, и снова ни до чего, самим бы в не уйти в «сухой лист», в плоский штопор, а близко тут горы, несутся черными полосами…

Выровнялись!

Точно на «сорок шестого» пикирует сверху темная молния, строчка выхлопов по ночной черноте, крест лунных бликов на спинке фюзеляжа да по крыльям, но нет почему-то зеленых трассеров. Патроны вышли? Пулеметы заело?

— Уворачивайся! Беги, Стефан, беги!

В ответ из наушников хрипло: «курва мать!» А потом рокот, как водопад — и снова огненный шар. Нет больше Стефана.