Михаил Бобров - Ход кротом

— Вот, кстати, что меня и удивляет, — кивнул Григорий. — У нас как? Раз война, то сумбур. Или воды нету, или угля, или запчастей. Мол, что поделаешь, война-неразбериха. У немцев наоборот, посмей только чего недодать. Поезда секунда в секунду по расписанию: как же иначе? Ведь война!

— Вот, паны подождали, пока с кухни миски понесут, повскакали в седла и так, прямо с пиками, налетели на броневики. Говорят, зрелище было — хоть кино снимай. Но немцев там положили немало, штаб разнесли, генералов из германского штаба поубивали. Браухича, фон Бока, еще каких-то. А командир корпуса, Гейнц Гудериан, в тот час на передовую уезжал, и не застали его поляки в штабе. Вернулся с танковой ротой и всех конников на ноль помножил. С тех пор у него партийная кличка «Крокодил Гена», потому что у той роты тактический знак на броне — крокодил.

— Отцы, за угощение благодарствуем. Будете у нас, на Вилюе, не обижайте. Пельменей наварим на весь ваш наркомат.

— Вилюй не ближний свет. Уж лучше вы к нам. Вас повезем?

— Не, царицу полей, чтоб ее…

Танкист махнул рукой в сторону подползающего маневрового локомотивчика, за которым болталась колбаса из шести-семи теплушек. Сквозь лязг и свистки поезда прорывалась, на удивление, красивая гармошка и некрасивый, не попадающий в тон, голос:

Танкист аж перекосился, сплюнул:

— Ополчение сраное, долбаные в голову соколы жеваного Свердлова! Вот немецкий панцергренадер — это зер гут, с ним хоть на черта иди. Наша кадровая пехота бывает и так и сяк, но хотя бы в атаке не отстает. А эти залегают, и хоть стреляй, сволочей. Сколько наших пожгли, когда мы голые на позиции врываемся! Покрутимся, и назад: окопы взятые занимать некому, что дальше?

— Дальше как обычно, — выпрямился самый здоровый:

— Пехота за танками не пошла — пехота пошла по бабам, а воюют нехай те, кому надо… Пошли-ка, хлопцы. Хвалятся, суки, что у них тушенка есть — пускай делятся. И трусы-часы мы их сейчас научим снимать. Чтобы не позорили Рабоче-Крестьянскую!

Танкисты расхватали ломики из ремонтного комплекта и побежали к теплушкам, откуда скоро донеслись жуткие вопли.

— Что, суки, за танками не встаете? Х*й за окоп цепляется? Стальные геройские яйца тяжело вынести на бруствер? Баб вам, соколы Свердлова? Сейчас мы вам тушенки в трусы-то напихаем! Еще и часы на манду привесим, чтобы ночью косить могли!

— Горячая дружба между родами войск, — философски заметил некий персонаж в штатском, внезапно появившийся из-за штабеля шпал. — Здравствуйте, товарищи.

— Здравствуйте!

Тут, наконец-то, подбежал и Константин с бачком чистой, не испорченной умягчителем, воды.

— Сейчас на под поставлю, чай будет, суп сделаю.

— На четверых делайте, — строго велел штатский, показывая сразу всем красную книжечку со знакомым щитом и мечом. — Пассажир вам до Киева.

Григорий посмотрел номер красной книжечки, вынул из нагрудного кармана блокнот с таблицей, провел пальцами:

— Ага, совпадает. Есть принять пассажира. Только у нас в паровозе места нет.

— На тендере посплю, не сахарный, — из-за спины штатского выступил пассажир… Григорий и Александр переглянулись, помотали головами, глаза протерли. Но красная книжечка требовательно качнулась у самого лица, блеснула золотыми буквами в ярком солнце, и не стали паровозники ничего спрашивать. Мало ли, кто там на кого похож.

— И готовьтесь выезжать. Погода ясная, налет может быть.

— Товарищ… Скажите, правда, что вчера Дюжину разбили?

— Неправда. Потери большие, врать не стану. Но ни один бомбардировщик не прорвался. И хваленую «Нормандию» так разнесли, что до сих пор куски «раскрашенных» собираем по всей южной Польше. Газеты читайте, там все будет.

— Читаем, да больно уж Геббельс врать горазд. Не понять, что истина, что пропаганда.

— В этот раз только правда. Фотографии сбитых. Несколько асов с парашютами выпрыгнули. Одного чехи посадили-таки на «чертов трон», остальных мы успели вытянуть, сейчас показания дают.

— Че-то мне неохота спрашивать, что за «чертов трон».

— Правильно решение, товарищи, архиверное, — улыбнулся пассажир, пошевелив левой рукой, как не своей. Но на тендер залез не хуже бывалого и лопату взял крепко, с пониманием.

Засвистел маневровый, подбежали сцепщики:

— Эй, сорок второй! Под колонку вставай, воду заливай! Принимайте угля, хоть мелкого, но до*уя!

Паровозники поднялись. Товарищ в штатском убрал книжечку, вынул большой пистолет и пошел в сторону теплушек, где уже вовсю бушевала драка. К танкистам подбежало подкрепление, злющее от потерь и безделья. Человек двадцать бронеходчиков заперли куда большее число пехотинцев прямо в теплушках, и теперь выдергивали поштучно, раскладывали на шпалах, лупили по заднице ремнями с пряжками. Кто из комендатуры пытался отбить захваченных, тех танкисты без жалости глушили досками. Ломики все же приберегали на крайний случай, понимали, что так и убить легко.

Второй взвод комендатуры спешно передергивал затворы, готовясь палить поверх голов. Зенитчики, не смея отойти от постов, свистели и орали за своими мешками с песком:

— Слева заходи! Слева! Дави его, б**дь!

Командир их уже раздавал подзатыльники, требуя следить за небом. Тарнобжегские поляки на перронах поодаль разглядывали бесплатный цирк во все глаза, приложив ладони от солнца козырьками.

Паровоз выдохнул и встал под заправочную колонку. Пятьдесят две тонны воды, а тендер тут сдвоенный, с винтом-стокером для подачи угля ближе к кочегару.

— До Жешува хватит, а там наши стоят крепко, — пояснил пассажиру Григорий, убирая заполненный контрольный лист в фанерный кармашек на внутренней стороне паровозной дверцы.

— А потом?

— А потом на Львов, — пожал плечами Григорий. Спросить? Лучше не спрашивать, красную книжечку так просто не показывают. Мигнул Александру и Косте глазами на пассажира: приглядывайте мол. Те кивнули ответно: сами понимаем.

Наконец, залпы в воздух разъединили драчунов. Угрюмых пехотинцев загнали в теплушки. Рычащих танкистов оттащили буквально как собак, за воротники, под стволами повели в комендатуру.

Прицепили теплушки, прицепили платформы с горелыми танками, прицепили хвостовой броневагон с зенитками. Проверили заслонки и крышки. На внутренние стороны дверей паровозной будки Григорий повесил бронежилеты инженерно-саперной бригады, выменянные за двадцатилитровую бутыль настоящего полтавского самогона.

— Двери теперь не открываем, не выходим. Из кустов могут очередь влепить.

Пассажир поднял густые брови:

— А теплушки? Тонкие доски?

— Там брустверы из мешков изнутри вагонов или цемент залит в двойные стенки.