Вячеслав Сизов - Мы из Бреста. Книга 7

В какой-то момент наша рота начала нести весьма серьезные потери — русские не щадили для нас пуль и явно поставили себе целью полностью нас уничтожить. Надо признать, у них это практически получилось. Тогда в роте из ста человек, в живых осталось только сорок. С каждой минутой нас становилось все меньше. Я был единственным оставшимся в живых офицером — больше никого. Майор получил тяжелое осколочное ранение в ногу, но оставшись в строю, потребовал продолжить наступление. Я прекрасно его понимал — отступать через враждебный лес с не уничтоженными партизанами в тылу было подобно самоубийству.

Из трофейных гранатометов удалось подавить оба партизанских ДЗОТа. Несмотря на потери и все увеличивающиеся количество раненых мы продолжали давить дикарей, продвигаясь вперед. Раненые егеря поддерживали нас огнем своих карабинов и пулеметов. Огонь русских практически прекратился, и нам удалось прорвать оборону русских и захватить их лагерь. Это окрылило нас. Продолжая наступление, мы прижали партизан к краю болота. А потом бой резко кончился. Совсем. На земле в лагере, в землянках и у болота лежало два десятка трупов русских с многочисленными ранениями. Ни одного живого. Только трупы, с многочисленными ранами, перевязанные рваными тряпками женского белья, с зажатым в омертвевших пальцах рук оружием.

Мы не видели в кого стрелять. От болота поднимался густой туман. В наступившей тишине было слышно, как испуганные выстрелами и разрывами птицы возвращались к мирной жизни. Вокруг были кусты и густые деревья. Ни одного постороннего шума. Мне показалось, что русские просто растворились в воздухе.

Мы стояли и водили стволами в разные стороны, готовые вступить в бой в любую секунду. И тут в воздухе что-то свистнуло. Наш пулемётчик, медленно обсел на землю, из его шеи торчала стрела. Самая настоящая деревянная стрела! Похожие я видел в Берлинском музее и у Геринга на охоте. С большим широко режущим лезвием наконечника и легким оперением, такие стрелы применяются охотниками против крупного зверя или незащищенного противника. Были и более традиционные узкие, граненые "бронебойные" наконечники. Я успел их рассмотреть, когда пытался оттащить своего раненого фельдфебеля за дерево. Правда, спасти его не удалось. Еще одна стрела пробила ему легкое, и он умер у меня на руках.

Стрелы десятками летели со всех сторон, мы пытались стрелять, но куда? Цели не было видно. Люди, пораженные стрелами, падали один за другим. Наполняя воздух запахами крови, стонами и криками. Мы попытались отступить обратно в лагерь, под прикрытие парней, что остались там. Но нам это не удалось. Обстрел только усилился. Только я пробежал несколько десятков метров, внезапно почувствовал удар по спине, сразу за ним — по руке. Понял, что я все! Упал. Я потерял сознание. Мне повезло — стрелы, попавшие в меня, были бронебойные. Может поэтому и остался жив.

Когда я очнулся, всё было кончено. Вся рота осталась лежать в лагере и у края болота. Эти дикари обобрали нас до нитки. Ни оружия, ни еды, ни одежды. В лагере партизан виделись фигуры людей, разбиравших свои трофеи. Ползком, преодолевая боль, вдоль края болота, мне удалось отползти дальше в лес, а потом обойти лагерь партизан, выйти на позиции, откуда мы начали свою атаку.

Раздетые трупы моих камрадом лежали вокруг. Среди них был и труп майора. С помощью палки, которую я использовал как посох, я начал путь обратно. Не знаю, как дошёл. Думаю, русские меня специально выпустили из леса, чтобы я рассказал о произошедшем. Что и сделал, когда через сутки весь больной, добрался до наших войск. Меня переправили в тыл, а потом я оказался в госпитале, где мне сделали кучу операций и признали инвалидом.

Русский солдат, которого мы допрашивали, умер за несколько часов до моего появления в комендатуре. Он напал на часового и был им застрелен. Я видел удовлетворенную улыбку на мертвом лице русского. И после этого ты говоришь, что они обычные люди. Нет, они фанатики или сделаны из другого теста. И это не просто слова. Он мог бы жить. Ведь он правильно указал месторасположение лагеря противника, а то, что мы попали в засаду, не было его вины. Ведь не мог же он заранее знать, что русские приготовили нам " кровавую баню"…

Скажу откровенно, что я не готов сделать как он…

Дождавшись пока полицаи закончат свои дела и уйдут с берега болота, аккуратно, почти не дыша, Соня, поправила маскировку и посмотрела на Михайлова. Сержант улыбнулся ей одними глазами и вновь прильнул к пулемету.

Заканчивался четвертый день, как бригада ушла, оставив большую группу раненых и гражданских на этом острове среди болот. Если все будет хорошо, то их мучения сегодня закончатся. "Дед" вернувшись из разведки, сказал, что нашел дорогу, по которой можно будет выйти из окружения. Так что надо дождаться темноты и дальше надо уповать на Господа и удачу, а то уже надоело сидеть в болоте. Особенно когда приходила очередь высиживать в воде. На острове то не развернуться. Сухого места только для тяжелораненых и нашлось. Остальным с наступлением светлого дня в противоипритных костюмах приходится заползать по горло в воду и неподвижно выжидать темноты, чтобы выползти на берег, поесть и отогреться.

Лежать на берегу было скучно, и девушка стала вспоминать все произошедшее с ней за это время…

Их семья после русской революции жила в Белостоке. Отец работал в лесничестве, мама шила одежду.

Дедушка жил отдельно, у него был небольшой домик, где он сдавал комнаты приезжим. Он зарабатывал на этом очень неплохие деньги. А еще он был очень хорошим сапожником. Лучшие люди города шили у него обувь.

За несколько лет до начала войны с немцами отец поругавшись на лесопилке с таким же русским, как и он сам, заболел, а потом как-то быстро умер. Мама осталась с двумя детьми на руках одна. Возвращаться к дедушке она не стала. Соня как могла, помогала ей ухаживать за братиком Гилей (евр. — радость), который на два года был младше. Она хорошо училась в польской школе и ее ставили в пример другим ученикам. Лучше всего ей давались иностранные языки — немецкий и русский.

Все изменилось — с началом войны. Через город на фронт сначала шли польские войска. Такие все чистенькие, красивые, с гордостью говорившие, что скоро вернутся назад с победой. А потом в город на поездах стали прибывать похоронки и раненые в окровавленных бинтах, грязной и рваной одежде.

Приход "восточников" встречали с надеждой на лучшее, верой в наступление скорого мира. Сначала так и оказалось. В городе появилось много русских военных. Было интересно рассматривать их военную технику и офицеров. В остальном жизнь не изменилась — работали все школы — еврейские, русские и польские. Работали и магазинчики. Правда, с промтоварами стало плохо. Но все надеялись, что это скоро наладится. Потом пошли слухи об арестах, что шли среди поляков и местных русских. Евреев чекисты особо не трогали. Арестовали тех, кто числился богатым и все.