Александр Михайловский - Великий канцлер

– Да Господь с вами, Савва Тимофеевич, – махнул рукой Одинцов, – то, как вы молитесь Богу, есть исключительно ваше личное дело. Вон и митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний считает, что из закона следует исключить фразу о господствующей православной церкви, ибо господство – это не христианская идея. Вы только своей верой никому в нос не тыкайте, как делают это некоторые полоумные – и никто вам за нее даже и не вспомнит.

– Благодарствую, Павел Павлович, – кивнул Морозов, – в таком случае мною вы тоже можете располагать по своему усмотрению.

И вот тут со своего места вскочил Ильич…

– А почему вы, товарищ Одинцов, – картавя, выкрикнул он, фирменным жестом заложив пальцы за проймы жилета, – не задали подобного вопроса мне: хочу я с вами сотгудничать или нет? Это что, понимаешь, за дискриминация; или мое мнение для вас уже ничего не значит?!

– Никакой дискриминации, товарищ Ленин, – угрюмо ответил Одинцов, – во-первых – вы уже подписали бумагу, изъявив желание сотрудничать с нами, невзирая ни на какие обстоятельства, а во-вторых – я же вижу, что вы согласны целиком и полностью, ибо другого способа продолжить политическую деятельность у вас нет и не будет.

– Да, я согласен, – кивнул немного успокоившийся Ильич, – будет даже интересно посмотреть, как вы справитесь с эдакими Авгиевыми конюшнями. Да сама задача тоже не тривиальна; старик Маркс, услышав о таком, наверное, перевернется в гробу.

– Старик Маркс, – сказал Одинцов, – и без того от ваших с товарищем Кобой идей должен вертеться в гробу будто пропеллер. Чего стоит одна только социалистическая революция в самой слаборазвитой стране Европы (то есть России), и построение там же социализма, минуя неосуществимую стадию мировой революции. Но давайте оставим старика в покое, а мы уж тут как-нибудь сами, без него. Все равно за все хорошее и все плохое судить нас будут исключительно будущие поколения, а не те, кто уже давно лежит в земле.

– Согласен, товарищ Одинцов, – сказал Ильич садясь на свое место. – Маркс Марксом, но, в любом случае, насущные задачи решать именно нам.

– Что ж, тогда, – сказал Одинцов, доставая из стола пачку бумаг, – вот подписанные государыней указы о ваших назначениях и об амнистии для находящихся в заключении большевиков, списки которых товарищи Коба, Красин и Ленин подавали товарищу Мартынову. Итак, цели определены, задачи поставлены, а теперь нужно браться за работу. Как говорит наш друг Джек Лондон – время не ждет.

Все уже выходили из кабинета, когда полковник Мартынов чуть придержал за локоток товарища Красина.

– Леонид Борисович, – тихо сказал он, – завтра около полудня загляните к нам в Петропавловку. Есть один вопрос, который необходимо срочно решить при участии кого-нибудь из вас, высокопоставленных большевиков. Ну а поскольку товарищи Ленин и Коба в ближайшее время будут заняты, то я прошу именно вас принять в этом деле посильное участие…

– Хорошо, Евгений Петрович, – после некоторых раздумий сказал Красин, – завтра около полудня я буду в вашей юдоли скорбей. Кого мне там спросить?

– Спрашивайте меня, – ответил полковник Мартынов, – пропуск на вас мы подготовим заранее, и думаю, что много времени это дело у вас не займет.

Проблем у товарища Красина при проникновении в новую Тайную Канцелярию не возникло. При входе он назвал часовому свое имя и цель визита; ему тут же выделили сопровождающего и повели в Святая Святых. Правда, никаких кругов ада по дороге он не увидел. Все было чистенько, цивильно и культурно, за исключением разве что обнаженных по пояс мускулистых солдат и унтеров, занимавшихся неким подобием смеси гимнастики и штыкового боя во дворе Алексеевского равелина. Красин знал, что эти ребята, бойцы штурмовых групп СИБ, свирепые и неудержимые, стали у почтеннейшей публики уже притчей во языцех. Не было такого кровавого дела, в котором не принимали бы участие эти головорезы.

Правда, в связи с оскудением поголовья эсеров, анархистов и прочих башибузуков от революции штурмгруппы СИБ в последнее время все больше привлекали для штурма бандитских малин и подпольных борделей, уничтожаемых в рамках зачистки столицы от организованной преступности. В таких делах штурмовикам дозволялось не церемониться и не особо заботиться о сохранности зачищаемых для дальнейшего суда. Любое, даже малейшее, сопротивление могло стать основанием для летального исхода. Трупы работников ножа и топора после таких зачисток считали десятками, а выживших и лишь покалеченных, напротив, было великое множество. Поговаривали, что это потому, что сии головорезы следовали приказу «Пленных не брать». Заметки на эту тему то и дело публиковались в разделах уголовной хроники питерских газет. Мол, банда Васьки Косого или Федьки Хромого была полностью перебита штурмовиками СИБ, привлеченными в качестве силовой поддержки к операции уголовного сыска по зачистке злачных мест – так что отныне петербургские обыватели могут спать спокойно. Никто их не зарежет, никто их не задушит, не ограбит и не изнасилует, а вскоре и вовсе в столице настанет такая тишь да гладь, да божья благодать, что девственница с мешком золота сможет обойти весь Санкт-Петербург по окраинам, и ничего с ней не случится.

Впрочем, двор Алексеевского равелина вместе с упражняющимися на нем солдатами быстро остался позади, и вскоре Красина уже вводили в дверь кабинета полковника Мартынова. Сопровождавший его унтер, откозыряв, удалился прочь, и Красин остался наедине с одним из главных держиморд Российской империи.

– Здравствуйте, Леонид Борисович, – радушно поприветствовал Красина Мартынов, – очень рад вас видеть.

– И вам тоже здравствовать, Евгений Петрович, – ответил Красин, – я с нетерпением жду, когда вы наконец расскажете о том деле, ради которого я был зван в эту юдоль скорбей.

– Знаете, Леонид Борисович, – несколько замялся Мартынов, – тут вопрос не совсем простой. Мой нынешний начальник (я имею в виду господина Зубатова) в своей прежней жизни, то есть до опалы, сделал одну большую глупость, и эту глупость зовут Георгий Гапон…

– Погодите-погодите, Евгений Петрович… – задумчиво произнес Красин, – это вы имеете в виду не петербургское собрание фабрично-заводских рабочих, организованное господином Зубатовым и врученное для управления некоему попу Гапону?

– Да, – кивнул Мартынов, – это так. Действительно, до последнего времени Георгий Гапон являлся руководителем этого рабочего собрания…

– Тогда я ничего не понимаю, – пожал плечами Красин, – а я тут причем?