Александр Михайловский - Великий канцлер

– Я вас понял, товарищ Красин, – кивнул Ильич, – вы считаете, что правительство может выдвинуть нам неприемлемые условия, а чтобы мы были послушны и пошли на соглашательство, начнет давить на ту нашу структуру, которая будет настолько громоздка, что ее никак не переведешь на нелегальное положение. Ведь так?

– Да, товарищ Ленин, – согласился Красин, – именно этого я и опасаюсь.

– Напрасно-напрасно! – хмыкнул Ильич, – если для того возникнет настоятельная необходимость, то ничего не помешает лучшей части нашей партии немедленно уйти в подполье, хотя и не уверен, что это поможет. Товарищ Мартынов весьма неплохо умеет ловить скользкую рыбу в мутной воде. Что же касается соглашательства, то мы уже на него пошли. Единственный пункт нашей программы, который их в этом смысле интересует – это отказ нашей партии от курса на низвержение самодержавия и построение государства рабочих и крестьян с его дальнейшим отмиранием…

Заложив пальцы за проймы жилета, Ильич несколько раз прошелся по комнате туда-сюда. Будущего вождя мирового пролетариата, что называется, несло.

– И вы знаете, товарищ Красин, – сказал он, – ознакомившись с историей мира, откуда произошли товарищи Одинцов, Мартынов, Новиков и прочие, я пришел к выводу, что Маркс серьезно ошибся, утверждая, что по мере приближения к коммунизму произойдет отмирание государства. Да-да, Маркс ошибся. По факту получается, что роль государства при справедливом устройстве общества, напротив, чрезвычайно возрастает, а требование к качеству будущих социалистических чиновников будут настолько высоки, что старые николаевские министры не пойдут с ними ни в какое сравнение. Идея с отмиранием государства – по сути, анархистская, мелкобуржуазная и крестьянская, кругозор ее ограничен маленькой сельской общиной. Возможно, Маркс имел в виду, что по мере приближению к справедливому обществу народ станет более сознателен и для исполнения принципа примата общественных интересов над частными все реже и реже придется применять государственное принуждение. Но одной только функцией принуждения своих сограждан к тому, что им не нравится делать, государство далеко не исчерпывается. Те социальные функции, что у буржуазного государства находятся в зачаточном состоянии, у государства социалистического и коммунистического должны быть развиты до максимальных размеров. Тридцать пять лет назад деятели Парижской коммуны попробовали претворить в жизнь принцип отмирания государства и замены армии вооруженным народом – и тут же вдребезги были разбиты версальцами. Вот еще одна функция государства, которую следует сохранить и даже преумножить. Поскольку ожидаемая нами Мировая Революция может произойти только в несколько этапов, разделенных значительными временными промежутками, то до полного ее завершения защита социалистических государств от попыток буржуазной реставрации (как внешней, так и внутренней) также останется насущной необходимостью, ведь весь буржуазный мир ополчится против тех, кто будет призван стать его могильщиками. И на этом фоне прятаться и уходить в подполье мы считаем совершенно нерациональным образом действий…

– Так значит, товарищ Ленин, – сказал Красин, – вы считаете, что у нас просто не возникнет потребность уходить в подполье, а потому нам непременно следует установить контроль над этим Собранием фабрично-заводских рабочих?

– Вот именно, – воскликнул Ильич, – мы пренепременно должны подчинить себе эту организацию и использовать ее в качестве нашего кадрового резерва. Если мы планируем быть легальной партией, то нынешняя численность партийных рядов и известность наших товарищей в массах совершенно недостаточна. Сейчас нас сотни, быть может, тысячи; а скоро нас будет сотни тысяч и миллионы. Наши люди должны проникнуть везде и всюду, наши идеи должны быть известны во всех кругах общества – от аристократии до беднейшего крестьянства…

Немного помолчав, Ильич подошел к столу, за которым он совсем недавно работал, и взял из стопки плотный прямоугольник беленого картона, заготовку для визитки – на нем он начертал товарищу Красину мандат, требующий, чтобы в ходе выполнения особого задания Центрального комитета ему безоговорочно подчинялись члены партии большевиков. Все; дата, подпись.

– Вот, – сказал он, помахав картонкой в воздухе, затем, вручив ее ошарашенному Красину, – ступайте и сделайте так, чтобы это Собрание в полном составе присоединилось к большевикам, потому что для этого пришло время.

Узнав о последних назначениях, а особенно о создании министерства Труда, на аудиенцию к императрице Ольге напросился Кощей Бессмертный русской политики и злой гений трех последних императоров – обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев. До сей поры ни у канцлера Одинцова, ни у императрицы Ольги до Константина Петровича банально не доходили руки, ибо навалились другие неотложные дела. И вот он сам нарисовался – да так, что и не сотрешь. Ольга еще по старой детской памяти боялась этого человека чуть не до жути, а потому попросила присутствовать при предстоящем разговоре своего мужа. В его присутствии она всегда чувствовала себя под надежной защитой, а потому могла сосредоточиться на деле, а не на обуревающих ее страхах. Супруг, конечно, не отказал ей в этом маленьком капризе – перед визитом неприятного государыне человека он тяжелой молчаливой тенью занял свое место у окна ее кабинета. При этом императрица подумала, что теперь так будет всегда. Она будет заниматься своими императорскими делами, а за ее плечом будут маячить ощетинившиеся штыками армейские полки, которые сейчас олицетворяет ее муж. Добрым словом и паровым катком русской армии можно будет сделать гораздо больше, чем просто добрым словом.

Господин Победоносцев, когда Адель допустила его в кабинет императрицы, сразу просек приготовленную для него мизансцену. Он-то рассчитывал, оказавшись наедине с молодой девчонкой, подавить ее мощью своего авторитета и любой ценой вырвать у нее обещание изменить политический курс, который, по его мнению, ведет Российскую империю прямо к погибели. Но теперь, когда императрица позвала на помощь своего мужа (который сейчас смотрит на него, Победоносцева, с выражением пренебрежительной скуки на лице), обер-прокурору Синода стало ясно: лучшее, что можно сделать в такой ситуации – это попросить отставки со всех постов и удалиться прочь, посыпая голову пеплом. Полковник Новиков – этот головорез, пришелец из бездны, в определенной околочиновной и интеллигентской среде носивший прозвище «Викинг» – сумел очаровать императрицу Ольгу ореолом победителя, магией грубой физической силы, ощущением надежного и твердого мужского плеча, а также сладостью плотского греха на супружеском ложе, отражение которого сейчас мягким светом сияет на ее лице.