Александр Михайловский - Великий канцлер

Победоносцев видел, что государыня-императрица счастлива в браке с этим человеком, счастлива во всех трех смыслах сразу: духовно-эмоциональном, умственно-интеллектуальном и плотско-постельном. Видел – и едва не скрежетал зубами от досады. И ведь полковник Новиков – не просто какой-нибудь хлыщ, сумевший очаровать неразумную девчонку; за его спиной прекрасно обученная и вооруженная воинская часть, где один боец стоит трех, а то и пяти обычных солдат. За героизм в сражении под Тюренченом и при штурме Цусимы императрица даровала его бригаде права лейб-гвардии и георгиевское знамя; и пока его солдаты охраняют цитадель власти, трон юной монархини будет стоять неколебимой скалой, а взятый ею политический курс останется неизменным. Здесь нет еще одного исчадия ада, канцлера Одинцова, который непосредственно и творит все то, против чего собрался протестовать Победоносцев. Разговаривать с этим человеком обер-прокурор Синода не собирался. Демон – он и есть демон, несмотря даже на то, что дружбу с ним свел митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Антоний.

Тот тоже хорош: заявил, что господство – это нехристианская идея, и что на этом основании надо оставить в покое всяческих инославных и иноверных людей, во множестве расплодившихся по Российской империи. Но если бы полную власть дали Победоносцеву, то в Российской империи остались бы одни православные, а остальных обер-прокурор Синода уничтожил бы, изгнал или обратил бы в истинную веру [23] Победоносцеву приписывают такую фразу, относящуюся к будущему евреев: «Одна треть вымрет, одна выселится, одна треть бесследно растворится в окружающем населении…». . Причем православие у этого человека было какое-то свое, изрядно сдобренное душком манихейского нигилизма. Веря в Бога, Победоносцев не переносил эту веру на людей, и поэтому его жизнь была отравлена неверием в человеческую натуру; а церковную иерархию, над которой он был поставлен господствовать как обер-прокурор Синода, он просто презирал. Сам Победоносцев говорил: «Человек измельчал, характер выветрился. Гляжу вокруг себя, и не вижу на ком взгляд остановить». И Россия в его сознании тоже была какая-то особенная, кондово-патриархальная, существующая только за счет сохраняющихся в глухих местах остатков старины. Он считал, что русское государство погибнет, как только его перестанут подмораживать – будто это неупокоенный мертвец, а не живой и развивающийся государственный организм. А тут новая императрица не только собралась отключить морозильник, но и на полную мощность включила разогрев, чтобы по государственным жилам быстрее побежала кровь. Помимо всего прочего, Победоносцев был активным противником канонизации Серафима Саровского, настаивать на которой пришлось лично Николаю Второму.

И вот этот человек пришел на аудиенцию; нет, не просить – требовать вернуть все на дряхлые рельсы патриархальной домостроевской политики; и еще до того как было сказано хотя бы слово, получил решительный и свирепый отпор. Требовать от государыни хоть что-то при ее супруге – значило сразу нарываться на большие неприятности. Линию поведения Победоносцеву пришлось менять кардинально, хотя и проситься в отставку он тоже передумал.

– Ваше императорское величество, – сказал он, переводя взгляд с императрицы на князя-консорта и обратно, – я настоятельно прошу вас вернуться к консервативным традициям политики, которые исповедовал ваш великий отец император Александр Третий, а потом и брат Николай. Если вы этого не сделаете, то династию Романовых ожидает гибель, а российское государство великая смута и разные неустройства…

– Вы, Константин Петрович, – неожиданно твердо ответила императрица, – видимо, не понимаете того, о чем взялись судить. Вы что, думаете, будто есть возможность подмораживать Россию вечно, все сильнее и сильнее закручивая административные гайки? И это при том, что от такой политики крестьянство нищает, промышленность находится в угнетенном положении из-за затрудненного сбыта товаров и нехватки квалифицированных рабочих и инженеров, а экономика складывается по аграрно-сырьевому типу. А вокруг России далеко не райские кущи, в которых лани целуются с тиграми, а бурный и жестокий двадцатый век. Поэтому, даже если любимая вами политика замораживания не приведет к мужицкому бунту, который полыхнет от края и до края с необычайной свирепостью, свойственной доведенным до отчаяния людям, то рано или поздно придет иноземный завоеватель и разгромит нашу армию и положит русскую землю пусту. Случится это потому, что наши заводы из-за своей слабости не смогут произвести нужного количества оружия и снаряжения, а мужики, одетые в солдатские шинели, не будут иметь желания сражаться за тех, кто держит их в нищете. А потом все равно будет бунт и Смута, в которой погибнут миллионы, после чего русское государство уже никогда не будет прежним.

– Вам, господин Победоносцев, – неожиданно заговорил полковник Новиков, – следует понять, что сейчас, в самом начале двадцатого века, перед Россией, как в сказке, имеется распутье, от которого ведут три дороги. Тот путь, который России предложили вы, ведет прямо и через очень короткое время приводит к пропасти, на дне которой воют алчные волки. Терпение народа находится на грани истощения, и позвольте во всех подробностях не рассказывать при моей жене, что произойдет, когда эта грань лопнет. Смесь пугачевского бунта и французской революции выглядит на местности жутковато. Вторая дорога ведет направо, через внедрение в российскую действительность элементов конституционной монархии, западной буржуазной демократии, парламентаризма и политических свобод. По этому пути Россию увлекает крупная буржуазия, интересы которой обслуживают разного рода юркие либеральные личности. Мол, под просвещенным руководством Гучковых, Рябушинских и прочих капиталистов Россия невероятно усилится и процветет. Но нам-то точно известно, что и на этом пути Россию тоже не ждет ничего хорошего. Просто путь к пропасти будет дольше, чем в прямом варианте, ибо, овладев властью, крупная буржуазия не возжелает ничего делать с народной нищетой. В итоге – тот же бунт, в составе которого будет чуть меньше пугачевщины и больше французского якобинства. Третий путь ведет налево и означает сочетание абсолютной монархии и сильного социального государства. Мы ни в коем случае не собираемся потакать низменным инстинктам и расшатывать государственную власть. Напротив, можете считать наш курс возвратом к идеям государя Александра Третьего, провозгласившего союз Самодержавия и Народа. Только, в отличие от него, мы знаем, что надо делать и чего делать не стоит ни в коем случае.