Александр Михайловский - Великий канцлер

Восторг спер мне горло. Мой государь попал в трудную ситуацию и теперь просит у меня помощи!

– Ваша Великокняжеская светлость, – от волнения дав изрядного петуха, сказал я, – я сделаю все, что бы вы ни повелели… Клянусь вам в этом!

Николай Александрович принял величавую позу и произнес:

– Мы повелеваем Вам, Карл Густав Маннергейм, в дальнейшем состоять при Нашей особе, принять должность нашего главнокомандующего и приложить все возможные усилия к подавлению мятежа и наведению в Великом княжестве Финляндском надлежащего порядка. Все активные участники и подстрекатели беспорядков должны быть арестованы и подвергнуты заключению в казематах Свеаборгской крепости, где над ними будет проведено тщательное дознание и учинен военно-полевой суд. Обычное судопроизводство при этом отменяется и может быть введено обратно только Нашим указом…

Господин Иванов хмыкнул и добавил низким, немного угрожающим тоном:

– Если мятеж не подавите вы, дорогой Густав Карлович, то этим делом займутся люди, для которых бунтовщики – не более чем смазка для штыка. Жалеть никого не велено, в том числе и тех, кто укрылся за рубежами нашего богоспасаемого отечества. По принципу «око за око, зуб за зуб» – имперская безопасность начнет действовать, невзирая на линии границ. Арестовать они там никого не смогут, а вот пристрелить – вполне. Вашего старшего брата, насколько я помню, выслали в Швецию за то, что он злоумышлял оторвать Великое княжество Финляндское от Российской империи. Так вот: если вы не справитесь с порученной работой, можете с ним заранее попрощаться…

– Вы мне угрожаете, господин Иванов? – раздраженно спросил я.

– Нет, – с серьезным видом ответил тот, – предупреждаю. Или вы с нами, или пеняйте на себя, третьего не дано. Когда дело касается государственных интересов, мы ничуть не сентиментальны и не ограничены никакими нормами морали; положение слишком опасно, чтобы разводить тут политесы.

– Скажите, господин Иванов, – так же серьезно спросил я, – вы со всеми, кого пытаетесь привлечь на свою сторону, так суровы и безапелляционны?

– Да, со всеми, – ответил он, – кого пытаемся привлечь, так сказать, с противоположной стороны фронта. Ваше будущее, с нашей точки зрения, небезупречно, но мы решили дать вам шанс реабилитироваться. И решающий голос в принятии этого решения принадлежал государю Николаю Александровичу…

Упомянутый государь Николай Александрович, который до того момента просто стоял и слушал наш разговор, вдруг заговорил.

– Действительно, Густав Карлович, – прокашлявшись, произнес он, – Михаил Васильевич раскрыл перед нами все перипетии вашей еще не состоявшейся судьбы, и мы нашли ее весьма печальной. Но поскольку вы, хотя и предали Россию, но до самого конца своих дней оставались глубоко преданны лично нам, то мы, и никто другой, приняли решение дать вам второй шанс. Ибо кто еще, кроме преданного нам местного уроженца, сможет навести порядок в Великом Княжестве Финляндском, устранив и уврачевав запущенные смердящие язвы?

Надо сказать, что заявление государя шокировало меня до глубины души. Если к фельдфебельской грубости господина Иванова я относился спокойно, ибо уже знал о том, как эти пришельцы из мира будущего ведут свои дела, то слова государя заставили меня в буквальном смысле вздрогнуть. Я не понимал, как могло так случиться, что я изменил Российской империи, но остался верен императору Николаю… Но в то же время я ни на секунду не подверг сомнению сказанное государем. Было бы невероятно, если бы Николай Александрович солгал мне глядя прямо в лицо. Ответить уклончиво, с недомолвками, пообещать и забыть сделать – такое за ним водилось; но вот лгать, глядя в глаза с невозмутимым видом, Николай Александрович просто не умел.

Я все еще пребывал в сомнениях, и тут господин Иванов заговорил значительно более мягким тоном. Сейчас было видно, что передо мной стоит живой человек – в отличие от первоначального впечатления, когда в него, казалось, вселился сам ангел господень.

– Вы поймите, Густав Карлович, – произнес он, – исполняя поручение государя, вам придется принимать самые жесткие и непопулярные среди местных людей меры. Ведь враги государя и России – это не какие-то посторонние для вас люди, а ваши родственники, друзья и знакомые, люди одного с вами круга, в первую очередь, даже не финны, а финские шведы… Сможете ли вы во исполнение присяги преследовать этих людей за желание оторвать Финляндию от России, брать их под арест, судить и ссылать на вечную каторгу, при этом не впуская в свое сердце ни малейшей жалости? Не торопитесь отвечать, потому что если откажетесь вы, нам придется обратиться к господину фон Плеве. Он в последнее время как раз начал тяготиться урезанной должностью министра Внутренних дел, которая больше не предоставляет ему возможность проявлять над людьми тираническую власть, запрещать и преследовать, подобно верному цепному псу. Любое возмущение лучше всего подавлять в самом зародыше, и если не получится сделать это по-хорошему, мы в любом случае добьемся своего, даже если придется действовать по-плохому. Только вот после того, как тут потопчется господин Плеве, подобные вам финские шведы останутся только на страницах истории, а подпевающая мятежникам финская интеллигенция остаток своей жизни проведет в таких местах, по сравнению с которыми даже скандинавский ад Ниффельхейм покажется сущим курортом. Но это случится только в случае вашего отказа, ибо господин Плеве не знает удержу в своем охранительном раже, а вы будете вольны отмерять меру насилия по степени сопротивления. Ну что, господин Маннергейм, каково будет ваше самое верное положительное решение?

Перед лицом развернутой передо мной перспективы я, конечно же, не мог не согласиться. Ибо если сюда впустят такое чудовище, как фон Плеве, с приказом привести край к покорности, то здесь не только финских шведов, вообще живых людей не останется…

– Да, – сказал я, – я согласен взяться за эту работу и я буду делать все необходимое для того, чтобы выполнить свой долг верноподданного, и буду стараться делать это изо всех сил. Я понимаю, что если я потерплю неудачу, и Великое княжество Финляндия не будет замирено, на мое место непременно придет господин фон Плеве.

– Мы принимаем вашу службу, – важно кивнул Николай Александрович, – и обещаем, что никогда не оставим вас как своими милостями, так и своим контролем. Вы можете попытаться обмануть нас, или Михаил Васильевича, но вот обмануть службу имперской безопасности у вас не получится никогда. Идите же и помните: мы ждем от вас самой кропотливой и ответственной работы.