Александр Михайловский - Великий канцлер

У подножия лестницы Сейма и Сената собралась толпа молодых людей, по большей части студентов Александровского (Гельсингфорсского) университета финско-шведского происхождения – они собрались послушать зажигательных демократическо-патриотических ораторов, одним из которых и был адвокат и финский националист Пер Эвин Свинхувуд.

– Сейчас, в этот решительный час, – вещал он с высоты крыльца, – когда финская земля буквально загорелась под ногами Романовых, мы, финские патриоты, близки к победе как никогда! Прошло всего три месяца с того дня, как истинным финским патриотом Евгеном Шуманом был застрелен тиран и душитель свободы русский наместник граф Бобриков – и вот до истинной независимости страны Суоми остался всего один шаг! Император Николай, сброшенный [26] маниакальный националист Пер Свинхувуд верит в то, во что он хочет верить, и о том же рассказывает своим единомышленником. восставшим народом с престола в Петербурге, решил, что сумеет отсидеться у нас в Финляндии, но ничего у него не выйдет. Уже завтра все финны разом поднимутся, как один человек – и вышвырнут бывшего русского царя из его последнего владения, а вместе с ним и прочих рюсся [27] русских . А если они не захотят уходить – то рука у нас не дрогнет, и никто из них не уцелеет! Ни мужчина, ни женщина, ни ребенок, ни старик – никто из оккупантов не должен чувствовать себя в безопасности. У них будет возможность либо бежать, либо умереть, третьего не дано. Финляндия достойна самостоятельного существования и другого, настоящего монарха из рода Гогенцоллернов или из состава шведской династии Бернадоттов. Ура, товарищи, ура!!!

Оратор замолчал, и собравшаяся на Сенатской площади толпа разразилась одобрительными криками, прославляя своего кумира. Этим молодым и не очень людям казалось, что стоит им выгнать из Финляндии проклятых русских оккупантов – как тут же настанет сытная и счастливая жизнь. Для кого-то, может быть, так и будет. Например, для тех, кто займет места министров, депутатов демократически избранного парламента, чиновников, а также тех, кто поделит между собой собственность, что принадлежит сейчас Империи и императору. Ради этого собравшиеся были готовы брать в руки оружие и убивать, убивать, убивать. Сейчас, на волне оптимизма, возникшего из-за недавней смуты в Империи, этим людям казалось, что Россия не захочет и не посмеет вмешаться в финские события, что бывший император Николай свергнут своей сестрой и послан в Гельсингфорс в ссылку, что Финляндия для молодой императрицы – уже отрезанный ломоть. Да и что может сделать им эта девчонка, буквально вчера севшая на императорский трон? Они думали, что стоит только чуточку надавить – и прогнившее самодержавие рухнет, и тогда можно будет праздновать победу.

Следом за Свинхувудом, на крыльцо Сейма и Сената поднялся радикальный финский политик Конни Циллиакус – возможно, самый отмороженный во всей этой шайке. По сути, это был международный авантюрист, десять лет мотавшийся по свету, живший в Египте, Коста-Рике, Североамериканских Соединенных Штатах, Японии и во Франции. В политике этот человек был лучшим другом самых радикальных революционных движений, стремившихся не к достижению социальной справедливости, а к разрушению Российского государства. В свое время, организуя контрабандную доставку в Россию оружия и революционной литературы, Циллиакус немало якшался с такими деятелями российского революционного движения, как Пинхас Рутенберг, Евно Азеф и Максим Литвинов. Выбравшись на импровизированную трибуну, этот глашатай смуты принялся долго и нудно вещать о том, что в России скоро случится революция, и это будет нечто великое и хорошее, чего ждут все либеральные и цивилизованные люди. Также говорил он и о том, что русские – отсталая, варварская и полуазиатская нация, у которой остальному миру нечему учиться политически, хотя революция должна освободить финнов и поляков и позволить России начать догонять Запад.

Совсем другие настроения царили в менее радикальных кругах финского политикума, реально оценивавшего складывающуюся международную и внутрироссийскую политическую обстановку. От революции Российская империя после победы в русско-японской войне была далека так же, как Пекин от Лондона. Напротив, в стране имел место патриотический подъем, отчего большая часть либеральных деятелей шипела как раскаленный утюг после смачного плевка, а объявленные императорскими манифестами и указами меры социального характера (вроде отмены выкупных платежей и создания министерства труда) в ближайшее время должны были резко снизить в стране социальное напряжение.

Эти люди понимали, что если в Великом княжестве Финляндском заварится националистическая буча, то новая власть, решительно подавившая гвардейский мятеж и всего за месяц сменившая большую часть министров, не преминет воспользоваться этой возможностью для того, чтобы привести финнов к тому же знаменателю, что и поляков, а может быть, даже и хлеще. Единственное, что будет сдерживать новую императрицу и ее канцлера в их объединительном стремлении – это необходимость оставить личную вотчину ушедшему в отставку экс-монарху и его потомкам. Но если экс-император с дочерями погибнут в ходе мятежа, то за финскую государственность, а также жизни всех финских политиканов, нельзя будет дать даже потертого медного гроша.

Именно с этими людьми, в число которых входил и небезызвестный в нашем мире главный директор государственного казначейства Юхо Кусти Паасикиви, и пытался работать Маннергейм, стремясь если не предотвратить, то хотя бы ослабить грядущий мятеж. Уж он-то точно знал, чем грозит аборигенам весь тот веселый карнавал, который затеяли деятели, митингующие сейчас на Сенатской площади… Но получалось у Маннергейма откровенно плохо. Люди, которые могли хоть что-то изменить, были опьянены своей кажущейся властью, а умеренные, которые были с ним согласны, не имели реальных рычагов влияния на события.

Отдельные, совершенно особенные настроения, царили на левом фланге политического фронта. Финская социал-демократическая (рабочая) партия, самая сильная из всех левых организаций, на тот момент придерживалась линии Каутского на чистый марксизм. Эти люди отрицали как сотрудничество с буржуазными и националистическими партиями, так и необходимость применения революционного насилия, в том числе и социалистическую революцию. Программа СДП требовала путем мирной агитации добиваться всеобщего избирательного права для мужчин и женщин с двадцати одного года, восьмичасового рабочего дня, всеобщего обязательного среднего образования, обобществления средств производства, улучшение условий труда и отделения церкви от государства.