Борис Орлов - Цвет сакуры красный [СИ с издат. обложкой]

И в этот момент в серое осеннее небо взлетели два зеленых огня. Орудийный гром смолк, но тут же над подмерзшим осенним полем понеслось отчаянное «А-а-а-а-а!» и «Банзай!». Всеволод и сам не понял, когда оказался на ногах. Пригибаясь он побежал, выставив вперед ствол автомата, но стрелять не стал: в магазине всего двадцать пять патронов, и если их не хватит в нужный момент…

Ему казалось, что стрелять будут именно в него, ведь он чуть ли не самый высокий не то, что в роте, а во всем батальоне. И еще очень напрягало то, что он не видит китайских окопов. «Кретины! Козлы! Исходный рубеж далеко выбрали! – думал на бегу Волков. – А сколько теперь поляжет, а? Долбоклюи!» И вдруг он увидел, как метрах в ста впереди вскочила какая-то фигура в голубовато-сером обмундировании и бросилась на утек. Он машинально срезал ее короткой очередью, и тут же вся наступающая лавина словно взорвалась выстрелами. А потом прямо перед ним вдруг оказался пулемет Гочкиса на треноге. Всеволод не понял, почему белокитайцы не стреляют, но раздумывать об этом было некогда: в его руках задергался автомат, и китайские пулеметчики повалились наземь…

Командир отделения Исиро Танака

Еще когда мы лежали, ожидая сигнала к атаке, я снова подумал: как же мне повезло, что такой человек, как Севака, захотел стать моим другом! Вот весь наш взвод сейчас лежит, и трясется от страха перед атакой, а Севака – поет. Тихонечко, про себя, но ведь поет! А уж когда встали и пошли вперед… Севака впереди всех бежит. Чуть пригнулся – ну это понятно: зачем просто так себя под вражеские пули подставлять? Только все у нас бегут – бабахают на ходу, чтобы самим себе страшно не было, а Севака – нет. Зато когда береговые обезьяны побежали, он первым врага убил. Экономно так – две-три пули всего, и дальше бежит. А потом вражеский гочкис захватил. Не вовремя у энган-сарю его заело! Хотя, что еще от этих тупых обезьян ожидать?

Я и опомниться не успел: Севака одной очередью их пулеметчиков смахнул и уже к пулемету присматривается. Потом ощупал его со всех сторон, задержку устранил, да и развернул против белокитайской сволочи. Рукой мне махнул: патроны, мол, подавай и принялись мы с ним за уничтожение буржуазных прихвостней. По заветам товарища Его Божественного Величества – десять тысяч лет ему жизни!

Те китайцы, что побежали, быстро свою смерть встретили. Но и те, что не побежали, недолго на свете прожили. Они же ленивые, эти береговые обезьяны: не удосужились себе окопы отрыть. Я об этом Севаке сказал, а он только хмыкнул.

- Земля за ночь промерзла, – говорит. – Камнем стала. Они, – говорит, – может и рады были бы окопаться, да не вышло.

Только это он так шутил. Наверное. Потому что нас он бы точно заставил отрыть траншею, да еще пулеметные гнезда и ход сообщения в тыл. Потому что его уважаемый отец ему говорил: «Чем больше копаешь перед боем, тем меньше придется копать после». Это потому, что у братьев с Севера покойников не кремируют, а зарывают в землю.

А пулемет у китайских контрреволюционеров плохой оказался. Патроны не в лентах, как у максима, а в жестких таких штуковинах. Севака сказал, что они называются кассеты. У нас тоже такие пулеметы были. До Великой Революции, осуществленной с благословления и под руководством товарища Его Божественного Величества. А потом их на максимы заменили. И правильно, а то я даже вспотел, запихивая эти кассеты в гочкис.

Только даже пулемет не слишком сильно помог нашей атаке: очень уж много тут береговых обезьян собралось. И вместо того, чтобы благоразумно сдаться революционным воинам товарища Его Божественного Величества, они имели наглость сопротивляться. Правильно наш старенький учитель, который когда-то воевал с китайцами – тридцать пять лет тому назад! – говорил, что китайцы отличаются глупостью. Правда, потом, в ячейке КИМ нам старшие товарищи говорили, что все люди – братья. Интернационализм. Только я думаю, что братья – это те люди, которые разделяют Великое Учение Маркса и Ленина, благодатно дополненное и творчески развитое товарищем Его Божественным Величеством, а вот все остальные – никакие не братья, а самые настоящие империалисты и буржуазные прихлебатели. Я как-то Севаку об этом спросил, он сперва посмеялся, а потом сказал, что он тоже так думает. И по его, Севаки, мнению, его многоуважаемый отец эти мысли разделяет. Так что когда у нас за спиной что-то зарычало, а потом появились целых три танка, я возрадовался. А храбрец Севака едва не захохотал. Конечно, он живет битвой, и сейчас энган-сарю получат по заслугам!..

Три МС-1 медленно и как-то неуверенно ползли вперед. Всеволод прикинул: нет, курсы этих маленьких бронеуродцев не пересекаются с его местоположением, и облегченно вздохнул. В способность танкистов, управляющих этим чудом инженерной мысли, заметить лежащего на земле стрелка, он не верил, а танк, хоть и маленький, а гусеницей заденет – мало не будет! А если вообще – наедет?

Но эти, вроде, должны пройти мимо. Парень слегка расслабился, хотя и помянул тихим добрым словом конструкторов этих железных коробочек. Они таких размеров, что за ними толком не спрячешься. «Тоже мне, танк поддержки пехоты!» – буркнул про себя Волков. Тут его посетила новая мысль, и он чуть не расхохотался, вообразив, каково приходится в этих тесных бронесундуках на гусеницах скрюченным в три погибели экипажам.

Притулившийся рядом Танака взглянул на него с таким выражением, что Всеволод понял: японец решил, что его друг и командир рехнулся. Он с трудом подавил неуместный смех, и снова взялся за пулемет. Нет, ну вот кто бы мог подумать, что придется стрелять из такого антиквариата…

Китайцы, и так уже деморализованные наступлением Соединенной стрелковой дивизии имени Советско-Японской дружбы, при виде танков окончательно поддались панике. Теперь они уже не пытались сопротивляться и побежали. Все. Гочкис их старательно прореживал, а танки все также медленно, но неумолимо продвигались вперед. Всеволод незаметно вздохнул: «Кажись, обошлось…»

Артиллерийский выстрел ударил звонко и неожиданно. Сначала Волков не обратил на это внимания: у МС-1 есть пушки, и если кому-то из «мазуты» пришла фантазия пальнуть на ходу – его личное дело. В конце концов, это не ему, а танкистам отчитываться за перерасход боеприпасов. Если вообще за это здесь надо отчитываться…

Но второй выстрел заставил его забеспокоиться: звук был с неправильной стороны. Парень осторожно привстал…

- Твою мать!

С той стороны двигался еще более неуклюжий и несуразный танк со здоровенной желтой эмблемой на башне, из которой торчал вполне себе длинный ствол. Которой тут же озарился вспышкой очередного выстрела…

Слева грохнул взрыв, и тут же раздался жалобный вскрик Танака. Всеволод обернулся: один из советских танков встал, скосив набок маленькую башню. Лобовой лист, оказавшийся двустворчатым люком распахнулся, и оттуда кувырком вывалился чумазый танкист в кожаной куртке, но второй член экипажа наружу не выбирался. Два остальных «малых сопровождения» тут же вступили в артиллерийскую дуэль с неожиданным противником, но их короткоствольные орудия для такого явно не предназначались.