Михаил Антонов - Счастливые времена [СИ]

— Ты не знаешь, чего это они на нас вылупились? — спросила Наташка у нее шепотом. У меня все в порядке с одеждой?

Никонова оглядела подругу и ответила:

— Все в норме.

«Иностранки, наверное», — прошелестело в толпе.

— Странные какие-то, ты посмотри, как они одеты! — прошептала Парамонова.

И тут до Елены дошло. Она, наконец, поняла, что смущало ее во внешнем облике стоявших перед ней людей. Все они, как на подбор были удивительно старомодно и некрасиво одеты. Складывалось впечатление, что это — очередь обедневших интеллигентов и пролетариев за каким-нибудь пособием.

— Где их собрали. Так лет пятнадцать назад одевались, — сообщила Наталья результаты своих наблюдений. — Сейчас в болоньевых куртках и подобных пальто только бомжихи гуляют.

— А может, тут подписи в поддержку каких-то кандидатов собирают или протестуют против чего? — спросила то ли у нее, то ли у самой себя Елена.

— Нет, не похоже. Лозунгов и транспарантов нет. Да и почему у универмага, а не на площади или не у администрации?

В очереди пошептались, и внимательное ухо уловило бы: «Нет, не иностранки. По-русски говорят. Наверное, москвички или из Прибалтики.»

Чтобы пояснить это необыкновенное внимание к нашим героиням, надо вспомнить, что человек, стоящий и ждущий, замечает гораздо больше, нежели спешащий или занятый своими делами. Естественно, если вам довелось долго ждать своей очереди в кабинет стоматолога, вы волей-неволей изучите все плакаты, призывающие вас беречь зубы. Хотя сведения, почерпнутые вами из этой наглядной агитации, порядком опоздали. Но если вы слесарь-сантехник и пришли в Эрмитаж прочищать забившийся унитаз, то вам, скорей всего, дела не будет до всех накопленных в его залах богатств.

Так и здесь. Люди, столпившиеся возле универмага, до того намаялись в ожидании, когда, наконец, откроются его двери, что любой человек, проходивший мимо них, поневоле привлекал их взоры. А уж Наталья и Елена своими нарядами, вообще, вызвали всеобщий интерес. Вы хотите спросить у меня, во что же, кроме рыболовной сети, можно сейчас одеться, дабы привлечь хоть чей-нибудь взгляд? Отвечаю: не знаю! Вот Никонова, например, была одета в обычное ныне замшевое пальто с капюшоном черного цвета и обута в итальянские ботиночки с опушкой на низком каблучке. Парамонова же нарядилась в то, что чаще всего носят осенью девицы, торгующие на улице, а именно: в коричневую кожаную куртку турецкого производства, светлые шерстяные лосины, обтягивающие стройные ноги, и длинные, до колен, финские сапоги. И все!

Вы удивлены? Точно так же удивлены были и Лена с Наташей всеобщим к ним вниманием. И хотя обе они были весьма симпатичными и стройными, но не до такой все же степени, чтобы даже женщины разглядывали их, невзирая на какие-либо приличия. Поэтому Парамонова, как более бойкая, убедившись, что в дверях универмага еще ничего интересного нет, приблизилась к парню, замыкавшему странную колонну, и спросила:

— За чем стоим, молодой человек?

— За дефицитом, — честно признался он.

Услышав знакомое с детства слово, Парамонова автоматически произнесла:

— Тогда мы за вами.

После чего обе подруги встали за спиной парня и задумались. Никонова первая озвучила эту задумчивость:

— Слушай, а что сейчас является дефицитом?

— Вчера, например, женские австрийские зимние сапоги давали по шестьдесят пять… — пояснил молодой человек, хотя его и не спрашивали.

— По сто шестьдесят пять? — переспросила торговка.

— Кто же за столько купит. За столько они на рынке. Нет, именно, по шестьдесят пять, — не согласился парень.

— А зачем вам, молодой человек, женские сапоги? — спросила любопытная Наталья.

— Сапоги не нужны, а вдруг, что-нибудь интересное будет. Я ведь не один, ко мне девчонки с работы должны к открытию подойти. Если женское будет, они встанут, если мужской товар — сам постою, объяснил словоохотливый парень.

— Во, это у нас уже вроде вида спорта стало, каждый день здесь собираться абы за чем, — промолвила женщина неопределенного возраста и вида, стоящая перед парнем.

— Наплодили дефицита торгаши, — зло добавила она и, вроде, даже сплюнула на землю.

— Слушай, похоже, здесь какие-то дешевые распродажи, а я и не знала. По шестьдесят пять кусков — это же за бесценок. У тебя деньги есть? — жарко зашептала Наталья подруге на ухо. — Можно сто процентов наварить, а то и двести! А когда откроют? — спросила предпринимательница у охочего до разговоров молодого человека.

— Минут через пятнадцать, — ответил он, поглядев на часы.

— Давай постоим, — предложила Парамонова. — Если не понравится, то уйдем. Сейчас ты встань, а я до Лактионовой добегу, узнаю, что и как.

Лена молча встала возле сумки и мысленно приготовилась отбрить молодого человека, если он попытается завести с ней беседу. Но сказать парень ничего не успел — к нему подбежали две молоденькие девчушки и радостно сообщили:

— Сережка! Кузнецов! Сегодня, говорят, шапки зимние выбросят, ты будешь брать?

— Конечно, а то у меня старая.

— Мы тоже к тебе встанем, ты говорил, что не один? — спросила одна из девчушек, строго посмотрев на Елену.

В этот момент вернулась удивленная Парамонова.

— Нy, дела! Здесь тоже все прилавки снесли.

Только сейчас Лена посмотрела вдоль улицы и убедилась в словах подруги.

— Жетоны в автомат не лезут, — продолжала Наталья, — благо, нашла один таксофон, что за бесплатно работает, позвонила Сашке Клюеву. Так мне какая-то старушка ответила, говорит, что она Сашкина бабушка, и внучек ее — в школе. Какая бабка? Какая школа? Сроду у Клюки не было бабки. Я у него два раза на хате была.

Александр Клюев был человеком из ее «крыши».

— Что-то сегодня день какой-то нелепый, ничего не пойму, промолвила Никонова.

— Девушка, что здесь дают, за чем очередь? — услышала она за спиной знакомый голос.

Лена обернулась и сразу же узнала старушку, обратившуюся к ней. Это была Лариса Петровна Силантьева — старая знакомая ее родителей и к тому же бывшая соседка ее семьи. Много лет назад Лесневские жили на Красноармейской улице, в бывшем купеческом доме, разделенном на пять квартир. Там-то и познакомились они с Силантьевой — учительницей начальных классов. В 72-м году родители Елены получили, наконец, отдельную квартиру, а Лариса Петровна, вышедшая к этому времени на пенсию, осталась жить в старом доме. Сколько Лена помнила ее, учительница всегда выглядела одинаково. Вот и сейчас: те же седые кудри выбивались из-под вечного черного берета, да и старомодное пальтишко, чистенькое и аккуратное, было узнаваемо, поскольку она носила его каждую осень и весну.

— Ой! Здравствуйте, тетя Лариса, как я вас давно не видела, обрадовалась Елена, — здесь, говорят, шапки зимние будут продавать.