Александр Михайловский - В дни Бородина [СИ]

– Во как, Николай Григорьевич, – по-французски сказал я штаб-ротмистру, – я то думал, что это французские фуражиры, а тут вот оно как… Реквизиции в пользу вражеской армии, конечно, плохи, но они не нарушают законов войны, а вот когда солдат начинает брать что-то для себя, то он превращается в грабителя и мародера. К тому же эти люди нарушили присягу и сбежали с поля боя…

– Нижних чинов, – так же по-французски сказал Бедряга, равнодушно пожав плечами, – повесить, а офицеров, если таковые в этой банде найдутся, расстрелять. Только и всего.

– Смилуйтесь, пощадите и войдите в положение, – наперебой возопили дезертиры и мародеры, – люди мы не местные, оказались тут случайно, а кушать хочется…

– Цыц! – рявкнул на них я, – помолчите, может, и поживете еще немного, а не то прикажу повесить вас немедленно. А то отдам мужикам, а они вас дубьем, дубьем, дубьем, ибо нехрен последнее у людей забирать и девок насильничать…

Тем временем преследовавшие мародеров солдаты в странных мундирах приблизились настолько, что можно было различить лица. Вот один из них привстает на стременах и громко, на вполне понятном русском языке, вопрошает:

– Доброе утро, господа, скажите, нет ли среди вас гусарского подполковника Дениса Давыдова? У нас к нему поручение…

Тут черт меня дернул (а может, и не черт, а совсем наоборот)… Короче, я также привстал в стременах, чтобы казаться повыше, и заорал в ответ:

– Здесь подполковник Денис Давыдов, а ты кто таков и какое у тебя поручение и от кого?

– Старший лейтенант, по-вашему, поручик, Сергей Антонов, – выкрикнул незнакомец, – отдельный разведывательный батальон армии Великой Артании. А поручение у меня к вам от самовластного князя Артанского Сергея Сергеевича Серегина и русского главнокомандующего генерала от инфантерии Михаила Илларионовича Кутузова.

Я машинально отметил, что, несмотря на вполне русские имя и фамилию, говор у господина Антонова не вполне русский, а звание так и совсем не русское. Старшие лейтенанты в российской империи водятся лишь на флоте, и что им делать тут, в Смоленской губернии, в тысячах верст от ближайшего моря… И как раз в этот момент один из казаков, скучившихся чуть позади нас, привстав в стременах, удивленно присвистнул.

– Е-мое, так это же девки, робяты! – заорал он. – Хранцузы обычных девок забоялись!

Вот те номер, Давыдов. И ведь в самом деле – все остальные солдаты артанской армии, стоящие против нас, кроме того лейтенанта-поручика, являются девками немалой привлекательной силы… Но это не те домашние барышни, которых только вчера обмундировали в незнакомую им форму и посадили верхом на лошадей, а такие дикие штучки, которые и в самом деле родились и выросли в седле коня. И ружья, сейчас закинутые за спину, у них отнюдь не для красоты, как и закрепленные у седла пики с красными флюгерами и длинные палаши. И ведь все равно хороши красотки: строят глазки гусарам, а те уже услышали русскую речь и растаяли… Да мало ли где та Великая Артания, про которую говорил поручик Антонов…

Тронув бока коня шенкелями, я выехал вперед, командир артанцев сделал то же самое. Встретились мы ровно посреди между нашими людьми.

– Ну, здравствуй, подполковник Денис Давыдов, всю жизнь мечтал тебя увидеть, – сказал мой визави, протягивая запечатанный сургучом пакет из плотной бумаги, на котором почерком незнакомого мне писаря было начертано: «Подполковнику гусарского Ахтырского полка Денису Васильевичу Давыдову лично в руки»; и подпись главнокомандующего генерала от инфантерии Кутузова.

Быстро разорвав пакет, я достал записку, несомненно, писаную Михайло Илларионовичем своей собственной рукой. И там говорилось, что с получением сего послания мой отряд должен действовать совместно с разведывательным батальоном артанской армии, под командованием капитана Коломийцева; и где силой, где хитростью, а где и уговорами приступить к очищению русской земли от войск неприятеля. Остальные сведения мне на словах объяснят господа Коломийцев и Антонов, потому что в противном случае эпистола получится с хороший толстый том пуда на два весом…

Не успел я прийти в себя от такого известия, как вдруг на Старой смоленской дороге (с востока, там, где Можайск) раздалось рычание, будто на свободу выпустили стаю голодных барсов, а потом еще и лязг, который бывает, когда железо трется о железо, жалуясь на свою тяжкую судьбу.

– А это, – сказал поручик Антонов, – основная часть нашего батальона во главе с капитаном Коломийцевым. Отныне, господин подполковник, сам черт вам не брат, а мальчик на побегушках…

14 (2) сентября 1812 год Р.Х., день седьмой, утро. Санкт-Петербург, Каменностровский дворец.

Император Всероссийский Александр Павлович.

Император Александр Павлович, которого великий поэт метко назвал плешивым щеголем и врагом труда, находился в ужасном смятении, в каком обычно оказывается человек, разом сиганувший из огня да в полымя. Еще вчера главной его грозой считался Наполеон Бонапарт с несметными полчищами, подступавший к Москве, в то время как русская армия отступала шаг за шагом, ведя упорные арьергардные бои. И хоть потери французов во много раз превосходили потери русских и перешедшая границу огромная многоязычная орда таяла на глазах, надежды на благополучный исход дела не было почти никакой. Ведь не одна Франция вторглась в Россию со своим Императором, вместе с ней в Россию вторглась и вся Европа. На стороне Наполеона были даже некогда союзные России Пруссия и Австрия, при этом австрийский император Франц Первый даже выдал за Корсиканца свою дочь Марию-Луизу.

С того момента, как стало известно, что французские войска все же перешли границу, Александр Павлович много раз думал о том, что, возможно, этой несчастной войны и не случилось бы, если бы два года назад он согласился с просьбой Наполеона выдать за него замуж свою младшую сестру, пятнадцатилетнюю* Анну Павловну. Он жалел, что не имел в себе мужества настоять на этом браке перед своей матерью Марией Федоровной (Марией-Доротеей Вюртенбергской), которая видела в Наполеоне Бонапарте выскочку и исчадие революции. Да, его родительница была сурова и упряма, но все-таки главой семьи был именно он, император Александр, и в его воле было решить дело по-своему. Кто знает, пошел бы тогда Наполеон войной на брата своей жены или попытался бы решить накопившиеся вопросы иным образом. Но после того как заговорили пушки, было поздно сожалеть об упущенных возможностях.

Историческая справка:* По донесению французского посла Коленкура, в пятнадцать лет Анна Павловна была высока ростом для своего возраста и более развита, чем обыкновенно бывает в этой стране, так как, по словам лиц, посещавших двор её матери, она вполне сформирована физически. Рост её, стан – всё указывает на это. У неё прекрасные глаза, нежное выражение лица, любезная и приятная наружность, и хотя она не красавица, но взор её полон доброты. Нрав её тих и, как говорят, очень скромен. Доброте её дают предпочтение перед умом. Она уже умеет держать себя как подобает принцессе и обладает тактом и уверенностью, необходимыми при дворе.