Андрей Посняков - Стальная империя

В тангутский город Иньчжоу (по-ханьски – Синьцзян) въехали уже безо всяких туменов – на повозках, под видом купцов из Баласагуна. Остановились на постоялом дворе, решая, как быть дальше. Там же, на постоялом дворе, слово за слово, разговорились с хэбэйскими купцами. Беседу, начавшуюся с поношения «диких монгольских дикарей», искусно перевели в нужное русло – о путях-дорожках на восток, в Цзинь. О цзиньских порядках, о прибыли, вообще, о торговле… ну и о политике – а как же без этого? О чём ещё говорить мужчинам, сидя за кувшинчиком хорошего вина? О женщинах, о войнах, ну и о политике – куда от неё деться?

– О, поистине, наши управленцы-шэньши многомудры и знающи, – распинался один из купцов. – Недаром, прежде чем получить даже самый низший чиновничий ранг, они должны сдать строгий экзамен. Так что – мудры, мудры… Но, между нами говоря, – воры! Все воры, все! Вот хоть взять некоего Цзяо Ли – он как раз сюда едет…

– Цзяо Ли? – сразу же насторожился нойон. – А кто он… эй, слуга, неси-ка ещё кувшинчик… а кто он… да побыстрее неси, того самого вина, что мы только что пили… Так вы там что-то говорили про какого-то шэньши, уважаемые?

– Не про какого-то – а про Цзяо Ли из Фаньчжоу. Там, в Фаньчжоу, все воры, но господин Цзяо из всех воров – наипервейший вор.

– Да уж, – охотно поддакнули остальные торговцы. – Всем ворам вор. К тому же – нахален и глуп. Ну да, все чиновники воры, но ведь воровать можно по-разному! Можно выделить нужным людишкам подряд на ремонт дорог, можно организовать через подставных лиц торговый дом…

– Торговый дом? – переспросил Баурджин. – Это интересно.

– Да мало ли что ещё можно! Чиновник, считай, что глаз императора! Только вот все эти хитрые приёмы не для Цзяо Ли. Прямо сказать, глуп он для всех этих сложностей. А потому и воровал напрямую – руку в городскую казну – хап! Хап! Хап! Просто и незатейливо, без всяких там объяснений.

– А когда приехал ревизор… – это уже подал голос другой купец, толстый, с поредевшей седой шевелюрой, – Цзяо Ли его подкупил, тоже без всяких затей. Подкупил и второго. А вот третий куда как хитёр оказался! Вывел вора на чистую воду – и сам волею императора занял его место! Сразу организовал ремонт городских стен – под это дело собрал у жителей деньги да ещё и у императора помощи попросил. В общем, стал воровать красиво, не в пример господину Цзяо. А уж тот как дрожал в ожидании императорской кары!

– Ну, ясно – Цзяо Ли известный трус.

– Да уж, не храбрец… Хотя и обожает из себя храбреца корчить! А ведь сам труслив, как беременная лисица.

Баурджин и его компания еле скрывала радость – вот это чиновник, вот это шэньши! Туп, труслив, сребролюбив – целый набор весьма подходящих для вербовки качеств.

– Нет, – уже за полночь, в опочивальне, негромко заявил своим Баурджин. – Вербовать его мы не будем.

– Почему? – удивлённо переспросил Гамильдэ-Ичен, молодой человек лет двадцати семи, черноволосый, сероглазый, с рыжими смешными веснушками – приветом из детства. Грамотей и умница, каких мало. – Ты поясни, Баурджин, не смейся.

– Думаю, этот вороватый шэньши слишком уж глуп для вербовки, – вместо нойона откликнулся Игдорж Собака.

Ох, и странный же был тип! На вид – лет тридцать, а может, и сорок, а может, и чуть больше, сам из себя неприметный – не толстый, но и не худой, не высокий, но и не низкорослый, лицо будто припорошено серой пылью – взглянешь на такого и тут же забудешь, потом и не вспомнишь уже никогда. Идеальный типаж для шпиона! Вот шпионством-то Игдорж-гуай всю свою сознательную жизнь и занимался и в том, не скрывая, видел собственное призвание. Гамильдэ-Ичену, впрочем, тоже разведкой заниматься интересно было весьма, так же как изучать древние рукописи или зачитываться уйгурскими описаниями давно сгинувших царств. А вот Игдорж… это совсем другое дело. Это шпион, можно сказать, прирождённый и жизни своей по-иному не мысливший. Даже семьёй не обзавёлся – всё некогда, да и обуза она разведчику, семья-то…

– Я прав, нойон? – Игдорж посмотрел на князя, и тот согласно кивнул. Да, при всех явных достоинствах вербовать Цзяо Ли было опасно – глуп, что поделать! Такой запросто провалится и всех вместе с собой погубит.

– Прав, – негромко заметил Баурджин. – Вербовать мы его не будем. Будем использовать втёмную. Так что вот что, парни, – завтра утром встаёте раненько, и шуруйте себе на рынок, на площадь, в харчевни – собирайте всё, что услышите об этом чиновнике. Слышали – всё!

Князь и сам не терял времени даром – всё разговаривал с ханьцами, а к вечеру явились и соратники, несколько подуставшие, но довольные. Попили с купцами вина да поднялись в опочивальню – советоваться.

Славный человек оказался этот господин Цзяо, поистине славный! Помимо всех вышеперечисленных качеств он ещё и принадлежал к знатному роду, чуть ли не самому императору приходился родственником – вот потому тот его и не топил. Просто сослал в качестве наказания в беспокойное Пограничье, ну, а к кнуту добавил и пряник – восточную столицу, Ляоян, куда господин Цзяо и должен был направиться после успешного выполнения императорского задания. Направиться не улицы мести – помощником городничего, или как там этот чин у них, у чжурчжэней, именовался. В общем, второй человек в восточной столице будет, грех такой возможностью не воспользоваться.

Однако, хорошенько подумав, Баурджин скривил губы и недовольно буркнул:

– Пустышка!

– Да почему же пустышка? – захлопал глазами Гамильдэ-Ичен.

– А потому что… Ну что нам толку от этого Ляояна? Это где? У чёрта на куличках, вот где… Рядом с Порт-Артуром… Помните, вальс ещё такой был знаменитый – «На сопках Маньчжурии» – пам-пам-пам пам-па-пам… – Баурджин напел было, да, вовремя очнувшись, махнул рукой: – Эх, да ничего вы такого не помните… И не можете помнить. А жаль!

Гамильдэ-Ичен и Игдорж Собака незаметно переглянулись. То есть это им казалось, что незаметно. Покрутили б у виска, если б знали такой жест, ну а так просто-напросто закатили глаза к небу, хотя, змеи такие, ведь уже побывали сами однажды в тысяча девятьсот тридцать девятом году… в тисках армейской контрразведки девятой кавалерийской дивизии. Откуда еле-еле – с помощью Баурджина – и выбрались. На «эмке» покатались, телефон, автоматы-пулемёты видели, а теперь – ишь, глазёнки закатывают. Псих, мол, начальничек-то!

После того случая, как выбрались, Баурджин ещё раз – чисто ради эксперимента – попытался уйти в тридцать девятый. И место было известное – старый дацан в урочище Оргон-Чуулсу, и время – сентябрь-октябрь – «месяц седых трав», и условия – гроза.

И ничего! Сидел себе, как дурак, под дождём, смотрел, как сверкали над головою молнии, – так ничего и не высидел. Нет, один раз показалось, будто вдруг пролетел среди туч японский истребитель «тип-97»… Да вот именно что – показалось. Плюнул тогда Баурджин, подозвал свистом коня – и вперёд, в родное кочевье. А потом заботы одолели, служба – так, ещё пару раз приходил к урочищу. С тем же результатом, вернее, без оного. Что и говорить – на всё Божья воля. Да и – по-честному если – не так уж и тянуло Баурджина назад, в двадцатый век. Там он своё, по сути, отжил. А здесь – семья, любимые женщины, дети. И служба. Здесь он нужен, нужен всем. А потому – вот она, настоящая жизнь, в монгольских степях, в сопках, покрытых густым лесом, в кочевьях, где каждый второй, не считая каждого первого, – добрый приятель и друг. За этот мир и сражался теперь Баурджин-нойон. За свой новый мир… за семью, за друзей…