Андрей Посняков - Стальная империя

– Знакомьтесь, – усадив нового гостя, улыбнулся Лу Синь. – Это – деловой человек, основатель торгового дома – господин Бао Чжи, друг известного нам своей щедростью господина Цзяо.

При имени Цзяо Ли многие из сидящих скривились. Велев слугам наполнить кубки, хозяин представил всех Баурджину. Того, что с флейтой, похожего на Троцкого, звали Юань Чэ. Он, как легко было догадаться, являлся поэтом и музыкантом. Естественно – из хорошей семьи, а потому – вхож в лучшие дома Ляояна. Сильно напоминавший Генриха Наваррского молодой человек оказался сыном какого-то важного императорского чиновника, «Чехов» – его сводным братом, ну а тот, что при сабле, – тысячником с северной границы. Чин его Баурджин для себя определил как капитанский. Не великий, но и не малый. Судя по усам, этот человек явно жаждал большего, нежели командовать дальним гарнизоном в позабытой всеми богами крепости. Звали «капитана» Елюй Люге. Имя несколько странноватое для ханьца или чжурчжэня, Баурджин это для себя отметил, но спрашивать, естественно, ничего не стал, понадеявшись на завтрашнюю встречу с каллиграфом. Уж тот-то наверняка растолкует, что к чему.

Выпили, как водится, сначала – за здоровье императора и всех членов его многочисленной семьи, потом налили ещё по одной. А дальше уж пошла беседа, во время которой Баурджин старался меньше говорить и больше слушать. Если же и открывал рот, так только затем, чтобы произнести какую-нибудь шутку или очередной тост – не хотелось, знаете ли, при первой же встрече выглядеть бирюком, а болтать пока не следовало. Совсем отмолчаться не удалось – гости набросились с расспросами. Любопытно им было, как там живут люди в Си-Ся? Как развлекаются, как воюют и прочее. Баурджин отвечал осторожно, стараясь не вдаваться в подробности. Ещё слава богу, что изо всей компании, похоже, никто не был в той стороне, стало быть, и не могло найтись общих знакомых или тех людей, коих все в городе знают, а вот Баурджин…

И как-то так вышло, вроде бы само собою, что беседа плавно перетекла на войны – на те, которые когда-то были, на те, которые уже шли, ну, и на те, что ещё будут. Такова уж человеческая натура, никак без войны не может. Да и выдавалось ли хоть когда-нибудь на земле такое время, чтобы не было ни одной войны, даже самой маленькой, завалящей?

Вот по этому вопросу и поспорили. «Капитан» Елюй Люге, азартно подкручивая усы, утверждал, что войны всегда были и всегда будут, с ним соглашался поэт Юань Чэ, а вот хозяин дома и сводные братья были категорически против.

– А вы как считаете, уважаемый? – обратился к Баурджину Лу Синь.

Гость лишь развёл руками:

– Где мне, бедному торговцу, разбираться в военных вопросах? Ведь война, я так думаю, не менее сложное дело, чем торговля, ведь так?

– Конечно так, господин Бао! – Тысячник каким-то образом почуял в этих словах неявно высказанную поддержку. – Даже по-другому я бы сказал: война куда более сложна, чем торговля, вот и великий Сунь Цзы писал…

– Ой, ладно, ладно, будет тебе, Елюй! – со смехом замахал руками хозяин дома и, повернув голову, подмигнул Баурджину. – Ведь наш друг с Пограничья будет сыпать цитатами до тех пор, пока совсем не опьянеет, как уже было в прошлый его приезд. Ещё и стратагемы вспомнит…

– Кстати, насчёт стратигем! – к явному неудовольствию Лу Синя, громко произнёс тысячник. – Великий Сунь Цзы в числе прочих стратигем называл следующие: скрывать за улыбкой кинжал, бить по траве, чтобы спугнуть змею, ловить рыбу в мутной воде, заманить на крышу и убрать лестницу…

По знаку хозяина расторопный слуга, уже в который раз за сегодняшний вечер, доверху наполнил кубки. Выпили за дружбу, потом – как-то так незаметно – за любовь. И вот после этого решили позвать женщин из ближайшего весёлого дома.

– Я знаю одно недавно открывшееся заведение недалеко от западных ворот, – похвастался поэт. – Там не девушки, а благоухающие розы.

– Розы, говоришь? – недоверчиво прищурился Лу Синь. – У западных ворот? Не то ли заведение ты имеешь в виду, друг мой, коим владеет тётушка И Сунь?

– Да, – с некоторым удивлением согласился поэт. – Именно тётушка И им и владеет. А ты что, Лу Синь, уже там побывал? Да… и вот ещё что, я всё хотел спросить тебя: где ж твоя жена и дети? Что-то их сегодня и не видать, и не слыхать. Обычно, я заметил, бывает иначе.

– Они в гостях, – скромно заметил чиновник. – С оказией поехали в Кайфын, навестить родственников. О, моя жена из благородной семьи…

– Да мы знаем, знаем, Лу Синь, – рассмеялся один из братьев, тот, что походил на Генриха Наваррского. Рассмеялся и тут же подначил: – Что ж ты сам-то с ними не поехал?

– Шутишь! – притворно вздохнул чиновник. – Без меня весь город встанет! Кто будет следить за чистотой, поддерживать порядок в банях и гм-гм… известных домах? Да, наконец, следить за чисткой уборных? Я знаю, вы над этим смеётесь, а я так считаю: городские уборные – это, пожалуй, самое важное дело, ничуть не менее важное, чем состояние крепостных стен или колодцев. Чуть недосмотрел – и пожалуйста вам, болезни и мор. А кто за всё отвечает? Я, скромный шэньши Лу Синь. Попробуй тут уехать… Работаю, можно сказать, не покладая рук своих, без отдыха и даже почти без сна.

При этих словах Баурджин не выдержал и усмехнулся, представив себе франта Лу Синя в качестве орудующего лопатой золотаря. Экстравагантное было бы зрелище!

Чиновник тут же повернулся к нойону:

– Вы что-то хотели сказать, уважаемый Бао?

– Гм… Нет, не сказать – выпить.

– Ах, у вас тост?! Просим, просим…

– Ну… – Поднявшись на ноги, Баурджин произнёс классическую фразу: – Пью за ваше коммунальное хозяйство!

– За что, за что? – не понял Лу Синь.

– За всё то, уважаемый шэньши, что вы только что с таким знанием дела перечислили: за колодцы, за бани, за весёлые дома, за выгребные ямы, наконец! Чтоб их почаще чистили.

– Не «почаще», – наставительно заметил чиновник, – а в соответствии с установленным регламентом.

– Ах, ну да, ну да – в соответствии…

До девок так в этот вечер и не дошло – уж слишком много было выпито, да и гости все – окромя поэта – были людьми женатыми. Хотя, впрочем, как заметил Баурджин, сдерживало их вовсе не это, а некое эстетство. Не принято было в их кругу смешивать разные удовольствия – и вино, и дружескую беседу, и весёлых девок. С девками уж лучше по одному, чего их грести кучей? А потому, вместо охаживания непотребных девок, на прощанье, по традиции, читали друг другу стихи. На этот раз – Ду Фу. «Песнь о боевых колесницах» – именно с неё и начал тысячник Елюй Люге. Баурджин сию песню тоже знал – выучил когда-то, ещё стараниями не к ночи будь помянутой Мэй Цзы.