Сергей Васильев - Переписать сценарий

После всех указанных манёвров газетчики встретили Великого князя, капитанов Руднева и Беляева такими бурными овациями, которых не удостаивалась даже знаменитая Матильда Феликсовна Кшесинская, прима-балерина Мариинского театра, Заслуженная артистка Императорских театров. Вопросы, естественно, сыпались исключительно комплиментарные.

Один из них родился прямо во время пресс-конференции, когда князь передавая слово Рудневу, сказал: “А вот на этот вопрос, вам лучше ответят мои боевые товарищи”.

- Что за неуместное обращение в великокняжеском лексиконе “товарищи” - зашумели журналисты.

Князь долго и пристально посмотрел на несогласных, затем, перевёл взгляд на капитанов, и очень серьёзно сказал:

- Когда, под градом снарядов крейсера «Асама» изуродованный неприятельским огнём «Варяг» пошёл на таран с ним, я понял, что жить осталось, может, несколько секунд, и оглянулся на стоящих рядом со мной в боевой рубке, просто, чтобы попрощаться. И так остро ощутил, - ну вот какой, я для них, «Ваше высочество»? В чём моё высочество, превосходство, ещё несколько секунд, - и все будем равны. Вот Святой Пётр, стоя у ворот Рая, если не ошибаюсь, обходится вообще без титулов.

- Вот тогда я и решил, что для тех, с кем плечом к плечу шёл в бой, и смотрел в глаза смерти, никаким «высочеством» я быть уже не смогу. Все они - мои боевые товарищи, и нет ничего зазорного, называть их именно так. Мне кажется, что это справедливо, а вам?

Аудитория не представляла, в какое количество бессонных ночей обошёлся этот публичный манифест Великому князю Александру Михайловичу, образцово-показательному, законопослушному консерватору и аристократу. Он прекрасно понимал, что с подобными заявлениями он становится всё более, и более, чужим среди своего сословия.

Но он ведь, знал и то, каковой может быть альтернатива. О ней он уже читал в своих собственных мемуарах из будущего. Нет, уж лучше быть товарищем на Родине, чем господином за границей. А для этого требовалось ежедневно перехватывать инициативу у революционеров, в том числе и в таких вопросах, как военная субординация и уставные взаимоотношения военнослужащих.

От усталости князь уже еле держался на ногах. А сегодняшний вечер уже пора было заканчивать. Только сделать это следовало как-то нестандартно. Как говорил Сценарист, цитируя эпизод какого-то кино: “Запоминается последняя фраза” … С этими мыслями князь решительно встал, оправил мундир и открыл крышку фортепиано, которое было обязательным атрибутом подобных заведений.

-Ну что ж, попробуем, - шепнул он про себя, и взял первые аккорды:

Синее море, только море за кормой.

Синее море, и далек он, путь домой.

Там за туманами, вечными, пьяными,

Там за туманами берег наш родной…

В зале воцарилась пронзительная тишина. Беляев и Руднев подошли ближе к адмиралу, и …

Шепчутся волны, и вздыхают, и зовут.

Но не поймут они чудные, не поймут:

Там за туманами, вечными, пьяными,

Там за туманами любят нас и ждут…

Офицеры экипажа, присутствующие на пресс-конференции, сгрудились вокруг командиров и вот уже десятки голосов повторяли слова, первый раз услышанные ими на привале по пути из Чемульпо во Владивосток:

И мы вернемся, мы конечно, доплывём..

И улыбнемся, и детей к груди прижмем.

Там за туманами, вечными, пьяными,

Там за туманами песню допоем...

Музыка затихла, а эхо её ещё долго не умолкало, докатившись до имения Ай-Тудор, где великая княгиня Ксения Александровна, прочитав редакторскую колонку газеты “Дальний Восток”, несколько раз провела пальчиком по тексту песни, разгладила рукой портрет мужа, перекрестила и прижала газету к своим губам….

Генерал-адмирал русского императорского флота Великий князь Алексей Александрович, именуемый за глаза “семь пудов августейшего мяса”, хлопнул газетой по журнальному столику так, что жалобно звякнул стоящий на нём «кузнецовский фарфор».

-Предлагаю примерно наказать! - загремел он, извергая глазами стрелы и молнии. - Это неслыханно! Нарушая все приказы и инструкции! Вот смотрите, Ваше Величество, - и великий князь начал загибать толстые пальцы:

● Без высочайшего дозволения покинул пределы Российской Империи и оказался в Корее.

● Самовольно принял на себя командование крейсером и канонерской лодкой и погубил их.

● Устроил погром в нейтральном порту Чемульпо, уничтожил имущество иностранных подданных, а сам порт привёл в полную негодность.

● Якобы у каких-то американцев реквизировал подвижной железнодорожный состав… Без чьего-либо согласия подчинил себе охрану миссии и потащил их без приказа через всю Корею в Пусан.

И вот теперь это показное вольтерианство, это снискание дешёвой популярности у холопов, - князь брезгливо покосился на лежащую на столике газету “Дальний Восток” с портретом Александра Михайловича на первой странице.

- Да-да, - кивнул министр иностранных дел Российской империи граф, Владимир Николаевич Ламздорф, - особенно возмутительно это варварство по отношению к имуществу иностранных подданных, наше ведомство уже получило протест из Британии, и думаю, скоро такой же придёт и из САСШ.

- А что говорят наши союзники? Что слышно во Франции и Германии? - глядя в окно, и не оборачиваясь на собеседников, спросил Николай Второй.

- Если Вы про ту бульварную прессу, Ваше Величество, то стоит ли ей придавать какое-то значение? – смутился Ламздорф.

-Ну почему же не стоит? Алексей Александрович не побрезговал обратить на неё внимание, - император обернулся и кивнул в сторону журнального столика с газетой. - Нам просто стоит взять с него пример. Итак, что там про нашего Сандро пишет Европа?

Став моментально пунцовым и стараясь не смотреть на генерал-адмирала, граф прошелестел одними губами:

-“Де телеграф”, которую цитируют теперь во всех других изданиях, пишет, что среди абсолютной и дремучей некомпетентности высшего командования России, наконец-то появился луч света, вселяющий надежду…

Император, кивая в такт словам Ламсдорфа, подошёл к великому князю, заложил руки за спину и насмешливо глядя ему в глаза, повторил, чеканя каждое слово: “абсолютной и дремучей некомпетентности” ... Уважаемый дядюшка, это случайно не про Вас?...

Если бы Николай II хотя бы примерно представлял, какие тектонические сдвиги могут вызвать его слова, какие тайные пружины он нажимает, просто шутливо общаясь с собственными родственниками, он бы принял обет молчания или говорил бы как можно меньше и исключительно по делу. Но последний российский император был счастливо избавлен от такого дара, как проницательность и политическое предвидение, да и вообще от всех тех способностей, которые отличают государственного деятеля от политического профана...