Александр Воронков - На орловском направлении. Отыгрыш

Клаусу показалось, что весь город взлетел на воздух и запылал разом. Сразу стало светло — не как днем, а… кто сказал, что в аду темно? Там просто безысходно страшно.

«Снова?! Как же так?!»

Земля улетала куда-то вниз, все ниже и ниже, небо давило, а между землёй и небом был один только огонь. Клаусу думалось: он вот-вот задохнется, потому что пламя выжгло весь кислород… Механик-водитель PzIII номер 232 35-го танкового полка 4-й танковой дивизии гефрайтер Вессель бежал, хватая ртом раскалённый воздух… бежал так, как никогда в жизни не бегал… бежал, не разбирая дороги, пока его не остановили легоньким толчком приклада и «хендехохом», произнесенным с невероятным акцентом.

Именно этот акцент одновременно привел Клауса в чувство и вверг в жесточайший трепет.

Вессель поднял глаза и признал, почему-то немного успокаиваясь от этой мысли, что на этот раз спятил окончательно: на него наставил винтовку злобно ухмыляющийся чёрт — маленький, черный, с коротенькими острыми рожками.

— Пошел! Ну? — на чистейшем русском языке велел «чёрт», и немец его понял.

…Спустя пятьдесят лет известный американский историк, исследователь Второй мировой войны, профессор Калифорнийского университета Клаус Вессель-Гиршбейн, напишет «исторически достоверные воспоминания», в которых подробнейше расскажет об этих днях. Мемуары будут изданы с трогательным посвящением «Рейчел, супруге, вдохновительнице и верной помощнице во всех начинаниях» (по совместительству — единственной дочери Авраама Гиршбейна, финансиста из Лос-Анджелеса).

Разумеется, автор ни единым словом не упомянет о странном полуночном концерте и тем более о потусторонних сущностях — из боязни повредить заслуженной репутации здравомыслящего человека. Зато рассказ о том, как его обыскивали молодые люди в штатском («наверняка сотрудники органов государственной безопасности») и что именно они забрали при обыске, займёт полторы страницы и будет завершен пространными выводами о традиционном попрании русскими прав человека.

Конечно же все — от студентов до внука, хорошенького мулатика по имени Джуниор Авраам, — будут пребывать в уверенности, что уважаемый профессор и лучший в мире дедушка никогда не был нацистом. Его принудили пойти в вермахт, и лично он, конечно же, никого не убивал, и вообще — в душе никогда не был за Гитлера. Потому-то и эмигрировал при первой же возможности в самую свободную страну, где начал жизнь с чистого листа.

Поймет ли сам Клаус Вессель, сколь сильно ему повезло — куда больше, чем большинству камерадов из 17-й? Возможно. Но вряд ли. Ведь ему будет ведомо далеко не все, что произошло в ту ночь в русском городке Дмитровске и окрестностях. Если бы он, тогда ещё гефрайтер непобедимой армии фюрера, и впрямь попался чекисту или хотя бы дядьке-ополченцу, прошедшему германскую, они наверняка действовали бы в соответствии с приказом. Кабы он налетел на один из дюжины ДШК, итог был бы столь же печален для него. Но судьба вынесла Клауса на семнадцатилетнего Митьку Колосова и его закадычного приятеля Ваньку Горлова, которому третьего дня сравнялось восемнадцать. Тогда же, два дня назад, они в числе первых записались в ополчение. Оба мечтали о подвигах. А лучшего случая отличиться могло и не представиться. Вот они и двинули самочинно, вооружённые винтовками системы Мосина, смутными планами итвёрдым намерением помогать Красной Армии, на поиск приключений, проще говоря — полезли поперёк батьки в пекло, в самом прямом смысле слова.

В самый неподходящий момент — когда все уже началось — Митька ухитрился шмякнутся в лужу… да не просто лужу, а из тех, что пересыхают только в разгар лета и то ненадолго. Выгваздался, как чёрт, попытался хотя бы лицо обтереть — только грязь размазал. Однако ж вышло будто бы нарочно: перепачканный Митька слился с темнотой. Одно досадно: отцову кепку потерял, давно не стриженные волосы в глаза лезут. Взъерошил их мокрой ладонью — и принялся внутренней стороной полы пальто обтирать трёхлинейку. От бати слыхал: вроде, винтовка надёжная, значит, от нескольких капель воды попортиться не должна…

Митьке с Ванькой тоже повезло: на них наскочил не вооружённый до зубов гитлеровец, а запыхавшийся, изрядно перетрусивший малый чуть постарше их. Встреча стала неожиданностью для всех троих. Колосов не растерялся… ну, почти: всё ж таки сообразил, что выставил трёхлинейку прикладом вперед… почти что вовремя сообразил. Вот и остановил немчина: неуверенно — прикладом и чуть более решительно — окриком «хенде хох!» У «немки» Митька перебивался с твердой тройки на шаткую четверочку, но на этот возглас его знаний хватило с избытком. Немчурёнок оказался какой-то малахольный: прежде чем поднять руки, попытался перекреститься и бельма пялил так, будто нечистую силу увидел.

— Чего теперь с ним делать будем? — почему-то шепотом спросил Митька у Ваньки. Вроде, во время инструктажа он ловил каждое слово, ведь говорил с ними самый настоящий лейтенант-пограничник. Да, видать, все знания выдуло из Митькиной головы холодным ночным ветром. Правильно учителя сетовали: неусидчивый Колосов, неприлежный. Зато Ваньку чаще хвалили, чем ругали. И в этот раз он не подвел:

— Ну… это… поглядеть надо, чего есть при нем…

Сказано — надо делать. Горлов осторожно двинулся к пленному. Оглянулся на приятеля: Митька всегда был заводилой, ему, небось, и немца обыскать — раз плюнуть. Да вот незадача: кому-то ж надо держать фашиста на мушке. И этот кто-то — Митяй.

Посветить-то чем? Впотьмах как-то не того… А придётся.

Немец был мокрый и ледяной, как лягуха… бр-р, противно! Ваньке припомнилось давно забытое: в детстве он так шугался квакающей пакости, что над ним кто только ни насмехался. А бабка сажала этих самых, как она говорила, холодух в молоко, чтоб подольше не кисло. Из-за бабки-то Ванька и бояться перестал: очень уж не хотелось её огорчать, приходилось зажмуриваться и пить…

Сейчас даже не зажмуришься — и так почти ничего не видать.

Горлов стиснул зубы и принялся искать на фашистовой одеже карманы. Нашел. А в карманах — ничего, кроме каких-то бумажек. Хоть бы пистолет или гранату какую-нибудь… поймали невесть кого!

— Вроде, все, — буркнул Ванька через плечо. — К нашим его, што ль?

— Ага, давай, — неуверенно согласился Митяй и шевельнул стволом винтовки в сторону немца: — Пошел! Н-ну?!

Получилось очень даже грозно. Пленный послушно двинулся вперед. Колосов выдохнул. Настоящего подвига не получилось, однако ж немчина с собой привели — уже помогли своим, так? В лесу они точно не заплутают: даром, что ли, и Митька, и Ванька сызмальства увязывались следом за дедами-охотниками?

У гефрайтера Весселя охотников в роду не было. Зато были гробовщики — по линии матушки. И он увидел перед собой не деревья, а выстроенные в беспорядочные ряды заготовки для гробов. Две нацеленные в спину винтовки прожигали спину, доставали до самого сердца, оно обречённо замирало, чтобы через мгновение пуститься вскачь, радуясь, что все ещё живо. Но от леса шёл такой могильный холод, что Клауса снова — в который раз за два дня — охватила паника, и он позавидовал уже не камерадам из 17-й, а Каменному Курту, для которого все закончилось быстро.