Алексей Ракитин - Уральский Монстр

Сотрудники уголовного розыска, знакомые с деталями совершённого убийства и результатами судебно-медицинской экспертизы тела Герды Грибановой, должны были почувствовать бьющую в глаза нелепость и лживость написанного Барановым. Как же был проведён его допрос?

А никак. Сержант милиции Чемоданов тупо записал ересь из уст Баранова, не задав ни одного вопроса по содержанию его монолога. Вот самая существенная часть пресловутого допроса: «У ворот я стоял потому, чтобы сказать Кузнецову в случае, (если) кто-то пойдёт по двору дома, а это нужно было, чтобы нас никто не заметил. Уведенную девочку Кузнецов в саду изрезал, после чего вышел из сада обратно ко мне во двор дома и сказал, что давай пойдем домой. Мы с ним вернулись обратно и разошлись по домам, кражу не совершили, но почему, я и сам не знаю». Баранов в его собственном рассказе ведёт себя как идиот, он стоит у ворот, где его видят все входящие и выходящие, и делает это для того, чтобы злоумышленников никто не заметил. Он стоит, по его собственным словам, на «жухаре», но при этом убийство совершается совсем в другом месте, в тёмном саду. О чём он должен предупреждать Кузнецова, а главное – как, если расстояние от места убийства до жилого дома, согласно протоколу осмотра места обнаружения трупа, не менее 80 метров, а может, и более. Странное впечатление производит цель преступников. Ну, в самом деле, имея намерение обворовать квартиру вечером выходного дня (это когда все жильцы находятся дома!), они для чего-то решаются на убийство, которое не планировали, но при этом саму кражу даже не пытаются совершить.

Ладно, с Барановым всё довольно ясно, молодой человек не сильно умён и плохо образован, ждать от него здравого и логичного рассказа не следовало, но сержант Чемоданов для чего протирал свои галифе на рабочем месте?! Всё-таки перед нами не тупой валенок из райотдела – какой-никакой, а опер областного угро! Раз он попал в такое подразделение, значит, как-то проявил себя в деле. Трудно поверить в то, что Чемоданов не почувствовал завиральность услышанного рассказа, очевидно, он самоустранился от каких-либо суждений и вопросов, полностью предоставив инициативу Вершинину. Вот явится начальник поутру – начальник и рассудит.

Что же произошло далее?

А далее странности только нарастают. Ранним утром 26 июля на рабочем месте появился лейтенант Вершинин, явно вызванный полночным телефонным звонком сержанта Чемоданова. Помощник начальника уголовного розыска ознакомился с ночными откровениями Баранова и вызвал на допрос Василия Кузнецова. И первый же вопрос вкатил ему, что называется в лоб: «Признаёте себя виновным в убийстве 4-летней девочки Герды Грибановой вечером 12 июля в саду дома №19 по Первомайской улице?» – «Да, признаю», – отвечает Кузнецов.

Вот так поворот, правда?

Ещё 21 июля в день ареста Василий убедительно рассказывал о собственном алиби, а по прошествии пяти дней, вдруг – бац! – следует такое признание. Причём в материалах дела не видно никаких серьёзных подвижек за этот период. Не только улик новых не появилось, но даже вещи, изъятые при обысках по месту жительства Кузнецова и Грибанова, ещё не были отправлены на экспертизу в лабораторию судебной медицины! Тут самое время задуматься, а что, собственно, побуждало сознаваться в убийстве Баранова и Кузнецова? Что это за голос проснувшейся совести? Что это за такое дивное духовное преображение претерпели подозреваемые в мрачной камере №19 следственного изолятора? Православие считает, что все души человеческие открыты перед Богом и в душе даже самого закоренелого грешника может проснуться потребность покаяния. Но ведь коммунисты и комсомольцы в Бога не верили и христианские представления о мире и душе отвергали категорически. Так что же торкнуло двух незадачливых любителей голубей вдруг покаяться в ночь на 26 июля в содеянном преступлении?

Подсказка есть, точнее намёк. Баранов и Кузнецов содержались в одной камере изолятора. Согласно чекистским заветам товарища Дмитриева-Плоткина. Правда, к тому моменту сам товарищ Дмитриев уже с месяц как был не «товарищ», а «гражданин подследственный» и бодро, без пауз рассказывал о своей вредительской деятельности компетентным товарищам из следственной части по особо важным делам Главного управления госбезопасности, но сей маленький штришок ни на что не влиял. Школа тюремной провокации, детально продуманная и отработанная на практике как самим Дмитриевым, так и его подчинёнными, пережила надолго своих создателей. Строго говоря, жива она и поныне.

В отличие от той странной и даже абсурдной истории, что рассказал прежде Баранов, исповедь Кузнецова обросла деталями и нюансами. Так, Василий сообщил, что задумал обворовать жильцов дома №19 дней за пять до убийства – Баранов об этой детали почему-то сообщить забыл. Кроме того, Кузнецов рассказал о том, что перед совершением преступления крепко выпил с Барановым. Чтобы было ясно, о какой величине алкоголя идёт речь, следует уточнить – подельники выпили пол-литра водки и четверть литра вишнёвой наливки. Удивительно, но и об этой детали Баранов запамятовал. Время совершения убийства допрашиваемый отнёс к 22:30 и даже позже (напомним, что дедушка пропавшей девочки стал её искать уже в 21:20).

Поскольку убийство Герды Грибановой являлось по своей сути половым преступлением, лейтенант милиции Вершинин не мог обойти стороной его специфические детали. Кузнецов отвечал невразумительно: «Я девочку подвёл к кустам черёмухи, в это время подошёл и Баранов. Я в это время зажал ей рот и нанёс ранение ножом в область, кажется, горла, точно не помню, потом я ещё нанёс ей несколько ударов в голову и стал раздевать». О цели раздевания жертвы ответил так: «На это не могу ответить. Будучи пьяным, я просто не отдавал себе отчёта». О возможности полового акта с маленькой девочкой Кузнецов высказался следующим образом: «У меня такой цели не было, может быть, её имел Баранов?». Так и хочется уточнить, кто же кого в этом кабинете допрашивал?

Ссылки на то, что в момент совершения преступления Кузнецов был сильно пьян, во время допроса звучали неоднократно. Трудно отделаться от ощущения, что вся история с распитием водки и вишневой настойки введена в криминальный сюжет с единственной целью – оправдать выпивкой все нестыковки, несуразности и очевидные глупости в ответах подследственного. Как только ему задавали необычный вопрос, ответ на который явно выходил за рамки понимания Кузнецова, сразу следовала отговорка: не могу сказать, был пьян. Причём сильное опьянение не помешало Василию запомнить принципиально важные для следствия моменты, связанные с расчленением тела девочки; он точно запомнил, что отрезал руку, а вот ногу отрезал Баранов.